Токей Ито

Проскользнув сквозь входную прорезь между полотнищами, Четансапа оказался во мраке. У него возникло чувство, что, может быть, входить ему не стоило, но было уже поздно. Он опустил кожаный полог у себя за спиной и не двигался, пока его глаза не привыкли к темноте, пока тени не приняли отчетливые очертания и он ясно не различил Токей Ито.

Вождь стоял у потухшего очага. Четансапа обратил внимание на его позу. Казалось, он не поднялся только что с земли и не собирался сесть; к тому же он замер, повернувшись лицом к очагу, а значит, едва ли мог ходить по вигваму туда-сюда и внезапно остановиться. Вождь держался так, словно с кем-то беседует, однако в шатре больше не было никого, к кому он мог бы обращаться. У самой стенки вигвама безмолвно устроились Уинона и Унчида. Маленький бурый медвежонок свернулся клубком возле девушки.

Черный Сокол почувствовал, как вождь устремил на него странный, невидящий взгляд. Так глаза вождя однажды уже светились, припомнил воин. Это произошло в тот миг, когда порог его вигвама переступил убийца его отца Маттотаупы. Вот и сейчас глаза вождя озарились таинственным, зловещим светом, но он тотчас же померк, и Токей Ито шагнул навстречу гостю с обыкновенной индейской вежливостью, скрывающей любые чувства. Он попытался было заставить Четансапу сесть, но воин попросил разрешения доложить стоя, дабы не терять драгоценного времени. С глубочайшим вниманием, ни разу не перебив, выслушал вождь своего воина, стоя, как и он. Когда Четансапа завершил свой доклад, наступило молчание.

Токей Ито ни словом не обмолвился ни о важных успехах Четансапы, ни о допущенных им ошибках. Ни словом не упомянул о смерти Старого Ворона. Ни слова не сказал о пленении Горного Грома.

Означало ли это, что Четансапа может идти? Молчание вождя опечалило воина. Если бы Токей Ито разгневался, ему было бы легче.

– Когда мы выступаем? – спросил он вождя глухим голосом.

– Сегодня ночью. Нам надо воспользоваться временем, пока враги идут по ложному следу.

– Ты хочешь увидеть этих троих пленных черноногих?

– Этих воинов взял в плен мой брат. Пусть поступает с ними, как сочтет нужным. Так решил Хавандшита.

Когда Токей Ито произнес эти слова, Четансапа внутренне содрогнулся, смутно угадав, что чувствует сейчас вождь, хотя ни один из них не проронил об этом ни слова. Четырнадцатилетним мальчиком Токей Ито, повинуясь строгому отцу и воле злосчастных обстоятельств, вынужден был убить своего младшего брата. Рана, которую он нанес при этом и собственной душе, зарубцевалась плохо; в любой миг она могла открыться снова. Сейчас вождю предстояло принять тяжелое решение – обречь на смерть своего бывшего друга и побратима Горного Грома. Четансапа нес вину за то, что теперь Горному Грому грозила гибель, а Хавандшита еще и косвенно подталкивал его, заставляя совершить жестокий выбор. Однако воин жаждал вырваться из опутывавшей краснокожих паутины вражды и раздора, в которую снова попался из-за своей неуместной гордыни и желания прославиться воинскими подвигами. При этом он и сам не знал, как ему выпутаться. Токей Ито чрезвычайно болезненно воспринимал любые подозрения в том, что он мыслит, чувствует и поступает не так, как полагается истинному дакота. Четансапа не мог в беседе с вождем ни словом упомянуть о побратимстве. Скривив рот, воин произнес совсем не то, что ему хотелось:

– Пленники станут для нас бременем. Я тотчас же убью их, если ты одобришь это, Токей Ито. У нас нет времени праздновать победу. Скальпы сиксиков мы можем взять с собой, а наши родичи ассинибойны радостно встретят нас в своих охотничьих угодьях, если мы принесем им скальп Горного Грома и поведаем, как спел он свою предсмертную песнь. Горный Гром был храбр, и победа над ним принесла нам славу, – заключил Черный Сокол напыщенно, хотя все его существо противилось жестокому приговору.

– Да, – только и ответил на это Токей Ито.

Четансапа старался не смотреть на вождя. Мучимый стыдом, он принялся ходить туда-сюда по вигваму, не поднимая глаз от пола.

– Это происходило ночью, – сказал Четансапа негромко, обращаясь словно к самому себе. – Я поджидал Горного Грома и размышлял, и в мыслях моих воцарилось смятение. Я видел Длинных Ножей, которые напали на этих черноногих и угрожали и нам тоже. Я не связал сына Горящей Воды, а женщин и детей его племени взял с собой. Но если ты прикажешь мне убить их всех, то я повинуюсь.

– Только если я прикажу?

– Только тогда.

– Но если я не хочу убивать Горного Грома, – заговорил Токей Ито медленно-медленно, словно освобождаясь от невыносимо тяжелого бремени, – если я не дам тебе, Четансапа, приказ убить пленников, готов ли ты по-братски протянуть руку человеку, против которого сражался?

– Готов. Он ничем не уступает мне. Но тогда выходит, что мы поселимся у черноногих и станем убивать наших братьев ассинибойнов за рекой Минисосе?

– Нет, так мы не поступим. Мы будем жить с ними в мире. Рука Токей Ито убивает только тех изменников, что за десять долларов в месяц служат нашим врагам.

Четансапа поднял взгляд и посмотрел в глаза Токей Ито.