Последним через ручей перешел делавар. Он ступал медленно, словно на ногах у него гири. Медвежьи Братья решили, что человеку, который с четырнадцати лет служил у бледнолицых разведчиком и постоянно странствовал, теперь, наверное, нелегко будет осесть где-нибудь и заняться фермерством. Однако оказалось, что его подавленность вызвана чем-то другим, о чем Медвежьи Братья даже не догадывались. Шеф-де-Лу остановился у берега, на некотором расстоянии от своих друзей. В это мгновение на противоположном берегу распахнулся полог Священного вигвама, и из него вырвался Хавандшита. Хотя взрослые воины и мальчики не раз бывали свидетелями его шаманских плясок, во время которых он ворожил, призывая духов, сегодня им показалось, что его фигура, увешанная магическими амулетами, приближается к ним из тьмы в особенно диком, необузданном и угрожающем танце. Человека в ней выдавала только тень ступней. С головы его и плеч ниспадала медвежья шкура, увенчанная медвежьим черепом. Приколотые к этой меховой накидке змеиная кожа, перья, шкурки птиц кружились и постукивали в такт пляске, а резкие движения шамана и издаваемые им глухие, нечленораздельные звуки заставляли его соплеменников забыть, что перед ними человек, и вызывали глубокий, безотчетный страх перед неизвестным, зловещим, звериным началом, перед грозными духами. Шаман плясал, двигаясь по кругу и призывая на головы сородичей беды и несчастья. Беды и несчастья предрекли ему духи еще в Священном вигваме. Беды и несчастья грозили Сыновьям Большой Медведицы. Вокруг воцарилось безмолвие. В пепле костра догорели последние искры, и наступила полная тьма. Коровы встревожились и поднялись с мест, испуганные издаваемым шаманом гортанным клекотом, который время от времени перебивал пронзительный крик. Плясун-духовидец все приближался к ручью. Шеф-де-Лу остановился как вкопанный. Он все еще стоял у ручья в одиночестве, в нескольких метрах от Четансапы и его соратников, среди которых были Бобр, Медвежьи Братья и Ихасапа. Казалось, шаман избрал делавара своей жертвой. Снова и снова шаман указывал на Шеф-де-Лу длинным магическим жезлом, который сжимал в руке, пока наконец не замер возле самого ручья, который только и отделял его от воина, и взвыл, призывая его по имени.
Шеф-де-Лу не шелохнулся.
Шаман, угрожающе вытянув руку с карающим жезлом, тоже застыл. Только ветер раскачивал на его магическом плаще змеиную кожу, пучки перьев и звериные шкурки.
Словно во власти колдовства, делавар сделал три шага вперед и теперь замер на самом берегу ручья. У его мокасин плескалась вода. На другом берегу возвышался заклинатель.
Медвежьи Братья потрясенно наблюдали за этой сценой.
Шаман испустил пронзительный крик и сорвал с себя медвежью шкуру, обнажив изможденное лицо и белоснежные, поблескивающие во мраке волосы. Он широко развел воздетые к небесам руки, словно тщась отвратить великую опасность.
– Токей Ито умрет в этот час! – вскричал он.
Ночь огласил тихий, многоголосый скорбный стон.
– Умрет из-за тебя, делавар!
Медвежьи Братья почувствовали, как у них замерло сердце и защемило в груди. Шеф-де-Лу не двигался с места, точно приговоренный.
– Говори, делавар! – взвыл шаман. – Кто расстрелял все пули из винтовки Токей Ито? Кто вынудил его с одними стрелами выйти на поединок с Красным Лисом, вооруженным ружьем?
На мгновение воцарилась полная, зловещая тишина.
Тут делавар поник головой и медленно сложил все свое оружие; он опустил на траву нож, томагавк, револьвер и ружье.
Медвежьи Братья умоляюще подняли глаза на своего отца Четансапу, они взглядом просили, чтобы он позволил им заговорить.
– Он и правда так сделал, – прошептал Бобр на ухо Четансапе. – Он всегда был хорошим стрелком, но торопился с выстрелом. Когда Красный Лис во время грозы напал на наших женщин и детей, а у нас больше не осталось пуль, Шеф-де-Лу схватил винтовку вождя и стал отстреливаться. Поэтому все правда: Токей Ито придется с одним луком и стрелами драться с Красным Лисом, у которого будет ружье. Горе нам, если Токей Ито… – не закончил Бобр начатой фразы.
Мальчики опустили глаза долу, не в силах более смотреть на Шеф-де-Лу. Делавар совершил дурное деяние. Он не имел права дотрагиваться до винтовки вождя, не имел права в пылу битвы поступать опрометчиво, не имел права утратить самообладание. Это было самое скверное, в чем можно было упрекнуть воина.
Шеф-де-Лу ушел. Он ушел один. Никто не сказал ему ни слова, никто не сказал ни слова о нем. Делавар медленно зашагал по направлению к лесу.