Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

Потомки Троцкого оставили много свидетельств о своем опыте, но в них остаются таинственные пробелы, и историкам заполнить их труднее, чем авторам вымысла, который бывает более реален, чем правда. В начале своего антипсихиатрического романа «У» (1932) Всеволод Иванов представил захватывающую пародию на адлерианские увлечения раннего советского периода. Изображенный там психоаналитик Андрейшин, последователь Крепелина и участник безумного проекта переделки человека, – не творец, но скорее жертва советской истории[652]. В одном из немногих своих рассказов с ключом «Помощник режиссера» (1943) Владимир Набоков представил свою – верную, хоть и недостаточную, – версию отношений между фольклорной певицей, ее мужем – «тройным агентом» и врачом с еврейским именем («доктор Бахрах, чья первая жена была знаменитой Кармен»), за которым стоял Макс Эйтингон. Главный герой романа Владимира Шарова «До и во время» (1993) безнадежно ждет Страшного суда в «московской психиатрической клинике доктора Кронфельда». Прекрасная Зина, которую играет итальянская актриса в одноименном фильме шотландского режиссера, остается единственным памятником этой трагической истории.

Полный энтузиазма и катастроф XX век черпал свои силы из пси-наук, которые так и не смогли научить человека, по слову Фрейда, управлять своими делами. Наш век доверяет предупреждениям об опасных методах прошлого, предпочитая получать их с большого и быстрого экрана. Набоков был прав, предоставив последний суд не Богу или врачу, а помощнику режиссера.

8. Память как протест Айн Рэнд и Ханна Арендт

Два имени странным образом созвучны; впрочем, одно из них настоящее, а другое псевдоним. Обе женщины были философами и обе – еврейками-беженками, европейскими эмигрантками в Америке. Одна бежала туда из большевистской России, другая – из нацистской Германии. Обеим чрезвычайно повезло: шансы погибнуть в лагере были больше, чем шансы жить и работать. Но чувства обеих, как они запечатлены в их текстах, очень далеки от торжества. Напротив, они выразили свой опыт в тревожных и трагических предупреждениях. Сочинения Рэнд и Арендт рассказывали не об их удачах в Америке, но о том, какие беды ждут эту страну, если она пойдет по путям России и Германии. Опыт оставленной Европы использовался как предупреждение американской демократии и человеческой цивилизации.

Алиса из Cтраны Чудес

Зиновий Розенбаум держал в Питере аптеку. Несмотря на еврейское происхождение и ограниченные средства, он смог дать дочери отличное образование: в женской гимназии Алиса училась вместе с Ольгой Набоковой, сестрой писателя. После большевистского переворота Розенбаумы уехали в Крым. Набоковы сумели, продавая по пути драгоценности, вырваться в Англию, а вполне обнищавшим Розенбаумам пришлось вернуться в Петроград. Алиса поступила в университет, который окончила в 1924 году, получив общегуманитарное образование. Она зарабатывала продовольственные карточки, водя экскурсии по Петропавловской крепости. Жизнь ее вряд ли была комфортной, но более благополучной, чем у миллионов соотечественников. Ee юношеской страстью было голливудское кино. В книжке ее русских рецензий, изданной три четверти века спустя ее поклонниками, видно беглое перо и искреннее восхищение американскими фильмами: оказывается, они были доступны питерской девушке эпохе нэпа[653]. В 1926 году Алиса подала документы на выездную визу и сумела добраться до Нью-Йорка. Ей был двадцать один год. Мать и отец Алисы остались в отказе. Они умрут в Ленинграде во время блокады.

Расставаясь со своим русским прошлым, Алиса взяла псевдоним Айн Рэнд; его смысл неясен, но по-немецки это значит нечто вроде «границы». Чтоб она ни делала и ни писала «за границей», прошлое не уходило; прожив в Америке около шестидесяти необычайно успешных и большей частью счастливых лет, она продолжала сражаться со своими советскими воспоминаниями. Алиса не писала воспоминаний, но рассказала о своем русском прошлом в романе «Мы, живые», который закончила в 1934 году. В рузвельтовской Америке, готовившейся к союзу с Советами, роман не имел успеха. Он стал бестселлером на пике холодной войны, в 1959‐м (год максимального успеха «Лолиты» и «Доктора Живаго»), и допечатывается до сих пор: продано два миллиона экземпляров, немало по любым масштабам. В 1942 году итальянский режиссер Гоффредо Алессандрини снял по этому роману четырехчасовой фильм; он был запрещен к показу правительством Муссолини, которое справедливо увидело в нем антифашистское содержание. Фильм был восстановлен много позднее при участии самой Рэнд и доступен в английском переводе; это сатирический – в кино один из лучших – портрет ранней большевистской России. Рэнд объясняла смысл своего первого романа с оглядкой на левых американцев, ездивших в Россию как в Мекку: