Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

Ханне Арендт из Кенигсберга повезло примерно так же, как Алисе Розенбаум из Петербурга. В шестнадцать лет она покинула свой город, германское окно на Восток, так напоминающее историей своих переименований, пока еще не законченной, русское окно в Европу. Юная студентка изучала философию в Марбурге, где у нее случилась романтическая связь с профессором, им был Мартин Хайдеггер – он как раз работал над главной своей книгой «Бытие и время»[673]. Вскоре Ханна переехала в Гейдельберг, где ее профессором был другой философ, Карл Ясперс. Потом Хайдеггер благословил нацизм, а Арендт чуть не стала его жертвой. Несмотря на все, они сумели совместить глубочайшие политические различия с продолжением личной дружбы.

Ханна жила в Германии до весны 1933 года, когда ее арестовали нацисты. По случаю, в тюрьме она сидела недолго. Сразу после освобождения она нелегально бежала в Париж, что была неспособна – хоть по льду, хоть ползком – сделать за десять лет до того Алиса. Нацисты не овладели еще искусством тотального контроля, в этом их намного опередили большевики. Осенью 1940‐го Арендт получила американскую визу. Потом она так вспоминала о своих переживаниях:

Я все равно собиралась эмигрировать. ‹…› И все-таки я не уехала тихо и мирно. Надо сказать, это доставляет мне некоторое удовлетворение. Я была арестована, должна была уехать нелегально ‹…› и чувствовала, что хоть что-то я сделала![674]

В Нью-Йорке Арендт услышала о массовом уничтожении евреев. Чувство причастности не оставляло ее спустя десятилетия. Она не была сионисткой, но примкнула к одной из сионистских организаций.

Если кого-либо атакуют как еврея, он должен защищаться как еврей ‹…›. Принадлежность к еврейству стала моей собственной проблемой, и эта проблема была политической. Чисто политической![675]

Именно это чувство Ясперс назвал «метафизической виной»: идентификацию с жертвами и обязательство рассчитаться с палачами:

есть такая солидарность между людьми как таковыми, которая делает каждого тоже ответственным за всякое зло, ‹…› особенно за преступления, совершаемые в его присутствии или с его ведома. Если я не делаю того, что могу, чтобы предотвратить их, я тоже виновен[676].

Метафизическая вина Ясперса является негативным феноменом: я чувствую свою вину не за то, что я сделал, а за то, чего не сделал. Формально рассуждая, эта область бесконечна; на деле она ограничена субъективно определяемой сферой солидарности. Подобно негативной свободе Исайи Берлина, негативная вина Ясперса относится не ко всем мыслимым событиям, но к тем, которые входят в мое политическое пространство, потенциальную область моего интереса и действия.

Арендт сделает знаменитой книга «Истоки тоталитаризма». Сравнивая нацистский и советский режимы, Арендт нашла их общие корни в европейском колониализме. Трактат, начатый по окончании «горячей» войны в конце 1945 года, был закончен в разгар холодной войны в 1951‐м. Уравняв нацизм и коммунизм, Арендт объединила недавнего союзника и недавнего противника демократической Америки. Четыре признака тоталитаризма, по Арендт, таковы: трансформация классов в массы; замена многопартийной системы единым «движением»; контроль полиции над государственными институтами, включая армию; внешняя политика, направленная на мировое господство.

Не Арендт придумала ключевое понятие. Впервые слово «тоталитаризм» появилось в Италии в 1920‐х: так, не стесняясь, Муссолини описывал свой режим. В критических целях этим словом пользовался Троцкий в 1930‐х для обличения сталинского режима. Не Арендт ввела в оборот и идею о сходстве между советским коммунизмом и немецким нацизмом: американские правые давно пользовались таким приемом, а американские левые боролись с ним. Макс Истмен первым предложил понятие тоталитаризма как общее для советской и нацистской систем. Он насчитал 21 признак, общий для тоталитарных режимов, Арендт потом укрупнила этот список[677]. В августе 1939 года четыреста американских fellow-travelers подписали открытое письмо, которое выражало протест против «фантастических обвинений, что Советский Союз и тоталитарные государства практически одно и то же». Буллит формулировал одновременно с Арендт: