Том 1. Лирические произведения

С папироскою
                         «Дюшес» —
девушка
              проносится.
Лет примерно
                      двадцать шесть,
пенсне
             на переносице.

Не любимая

                      никем
(места нет
                 надежде!)
вдруг увидит —
                          манекен
в «Ленинградодежде».

Дрогнет ноготь

                         (в полусне)
лайкового
                    пальца.
Вот он
               девушке в пенсне
тайно
              улыбается.

Ногу по́д ногу

                          поджав,
и такой
            хорошенький
Брючки в елочку,
                          спинжак,
галстушек
                  в горошинку.

А каштановая

                          прядь
так спадает
                    на лоб,
что невинность
                          потерять
за такого
                   мало!

Вот откинет

                  серый плащ
(«Выйди,
                обними меня!»).
Подплывает
                     к горлу плач.
«Милый мой!
                        Любименький!»

И ее со всей

                     Москвой
затрясет
               от судорог.
Девушка!
               Он восковой.
Уходи
            отсюдова!

ГУЛЯЩАЯ

Завладела
                     киноварь
молодыми
                  ртами,
поцелуя
             хинного
горечь
             на гортани.

Черны очи —

                 пропасти,
беленькая
                 челка… —
Ты куда
                 торопишься,
шустрая
               девчонка?

Видно,

              что еще тебе
бедовать
                нетрудно,
что бежишь,
                    как оттепель
ручейком
                     по Трубной.

Всё тебе,

               душа моя,
ровная
            дорожка,
кликни
           у Горшанова
пива
             да горошка.

Станет тесно

                       в номере,
свяжет руки
                      круто,
выглянет
              из кофточки
молодая
                 грудка.

Я скажу-те,

                  кралечка,
отлетает
                лето,
глянет осень
                   краешком
желтого
            билета.

Не замолишь

                        господа
никакою
               платой —
песня спета:
                 госпиталь,
женская
              палата.

Завернешься,

                        милая,
под землей
                       в калачик.
Над сырой
                   могилою
дети
             не заплачут.

Туфельки

               лядащие,
беленькая
                 челка…
Шустрая,
               пропащая,
милая
           девчонка!

РАЗГОВОР С БЫВШЕЙ

— Не деньга ли у тебя
         завелась,
что подстриглась ты
         и завилась?
Вот и ходишь
          вся завитая,
и висок у тебя —
          запятая!

— Будь любезен,

         ты меня не критикуй,
у меня полон денег
         ридикуль.
Я Петровкой анадысь
         проходила
и купила ридикуль
         из крокодила.

— Будь любезна, расскажи

         про это мне:
не стипендию ли класть
         в портмоне?
Или стала ты,
         повыострив норов,
получать гонорар
         от ухажеров?

— Подозрительный ты стал,

         дорогой!
Он мне нужен
         для надоби другой —
а для пудреницы,
          хны и помады
и платочки чтобы
         не были помяты.

— Ты не прежним

         говоришь языком,
да мое тебе слово —
         не закон,
этих дней не оборвать,
         не побороть их!
Разойдемся ж, как трамваи
         в повороте!

Белофетровой

         кивнула головой,
помахала ручкой — замшей
         голубой,
отдала кондуктору
         монету
и по рельсам заскользила —
         и нету!

НАЩОТ ШУБЫ

У тебя
            пальтецо
худоватенькое:
отвернешь
                   подлицо —
бито ватенкою.

А глядишь,

         со двора —
не мои
         не юга́,
а твои
         севера́,
где снега
         да вьюга́!..

Я за тайной

         тайги,
если ты
         пожелашь,
поведу
         сапоги
в самоежий
         шалаш.

А у них

         соболей —
что от них
         заболей!
А бобров,
         а куниц —
хоть по бровь
         окунись!

На ведмедя бела́

выйду вылазкою.
Чтобы шуба была,
шкуру выласкаю.

Я ведмедя того

свистом выворожу,
я ведмедю тому
морду выворочу.

Не в чулках

         джерси,
подпирая
         джемпр, —
ты гуляй
         в шерсти
кенгуров
         и зебр,

чтобы ныл

         мороз,
по домам
         трубя,
чтоб не мог
         мороз
ущипнуть
         тебя.

ЕЙ