Том 1. Стихотворения, 1908-1917

   «Хозяин стал не в меру лих!
Такую жизнь, – сказал в конюшне рыжий мерин, –
   Терпеть я больше не намерен:
   Бастую – больше никаких!»
И мерину в ответ заржали все лошадки:
   «Ты прав, ты прав!
   Стал больно крут хозяйский нрав,
   И далеко зашли хозяйские повадки!»
   Бывалый мерин знал порядки.
   Он тут же внес на общий суд
      Ряд коренных вопросов:
         Про непосильный труд,
Про корм из завали, гнилой трухи, отбросов
(Сенца не видели, где ж думать об овсе?),
Про стариков, калек, – про тех, что надорвались…
Лошадки обо всем в минуту столковались,
   А столковавшися, забастовали все!
   Хозяин промышлял извозом,
      Так потому его,
При вести о таких делах, всего
   Как будто обдало морозом.
Но все ж на первых он порах,
   Хоть самого трепал изрядный страх,
      Прибег к угрозам.
   Не помогло. Пришлось мудрить.
Лошадок пробует хитрец уговорить
      Поодиночке.
   Дела на мертвой точке!
Хозяин – зол, хозяин – груб, –
   То бороду рванет, то чуб,
   И, наконец, с досады
      Стал даже пить.
   «Ведь до чего же стойки, гады!
   Никак, придется уступить!»
   И уступил бы. Очень просто.
   Да – как бывает у людей:
На чистом теле вдруг короста! –
   Без скверного нароста
   Не обошлось у лошадей:
В надежде выслужить почет, покой и негу
   Дал впрячь себя в телегу
      Жеребчик молодой.
Вздыбились лошади: «Гляди, подлец какой!»
   Родная мать, мотая головой,
      Сынка стыдила:
«Мать, братьев променял ты на щепоть овса!
И как тебя на свет я только породила,
      Такого пса?!»
   Меж тем хозяин ободрился,
   На «псе» на бойню прокатился,
Всех забастовщиков сбыл с рук – и дня не ждал
Скорей купил и впряг в погибельное дышло
      Лошадок новых.
      Что же вышло?
   Жеребчик прогадал:
   Хозяин взял привычку
   Пускать покорного скота
      На всякую затычку.
Так «пес» не вылезал почти из хомута
И каялся потом не раз он, горько плача,
      Да поздно. Под конец
Жеребчик стал – куда там «жеребец»! –
Как есть убогая, заморенная кляча!

Работница *

Склонилась тихо у станка.
Привычен труд руке проворной.
Из-под узорного платка
Задорно вьется волос черный.

Но грустен взгляд лучистых глаз:

В нем боль и скорбь души невинной.
Слеза, сверкая, как алмаз,
Повисла на реснице длинной.

В груди тревогу сердце бьет:

Враг властный стал с рабою рядом,
Дыханьем жарким обдает,
Всю раздевает жарким взглядом:

«Слышь… беспременно… ввечеру…

Упрешься – после не взыщи ты!»
Застыла вся: «Умру… Умру!»
И нет спасенья! Нет защиты!

Правдолюб *