Том 14. Звезда надзвездная

– Что ж, – согласился ёжик.

И целый день веял: вилами подбрасывал, зерно очищал.

А шакал – целый день его нет и только наутро вернулся.

Шакал одобрил ежиную работу.

– И ловко это ты обработал, не ожидал! Ну, имуза, теперь делить: одному солома, другому – зерно. Себе я возьму зерно, а тебе советую солому.

– Солому? – ёжик рассердился, – да я ж, не покладая рук, работал, и носил, и молотил, и веял. А ведь ты – ты только отвиливал, лодаря гонял, и ты мне суешь солому!

– Да солома-то, понимаешь, питательнее. Какой вкусный хлеб из соломы и все! А с бобов только пучит.

– Это у тебя пускай пучит. А я не согласен из соломы. Пойдем-ка к братьям и спросим: они нас рассудят.

– Зря только время тратить. Своего добра не понимаешь.

Шакал тоже был недоволен, а пришлось ему подчиниться.

* * *

Шакал и ёж пришли к братьям.

Рассказали братьям, как они вместе работали на бобовом поле и как урожай делили – о зерне и соломе:

– Кому чего?

– Это решит бег взапуски, – сказали братья, – кто первым придет к этой вот куче зерна, тому зерно, а который за, тому солому.

Тут ёжик улучил минуту и пришепнул другому ёжику:

– Затаись здесь в ямке у кучи и, как шакал прибежит, ты и обнаружься – ты придешь первым, понимаешь?

Братья показали место – начало бега.

И ёж и шакал отправились туда.

– Посмотрю я на тебя, имуза, – сказал шакал, – ведь я в пять, в десять, куда быстрее тебя. Ну, что ты можешь на своих на лапках, один смех. Впрочем, как знаешь.

Они пришли на место.

Стали рядом.

И началось.

Шакал побежал большими прыжками, а ёж шагу не сделал, свернулся и покатился в яму.

Шакал бежал во всю прыть – конечно, он придет первым!

Но когда добежал до кучи, другой ёжик высунулся из ямки.

– Я уже! – крикнул.

– Ёж пришел первым! – вскричали звери, – ему зерно. Так и присудили: ему владеть бобами.

Так и остался шакал на соломе.

– Что ж, солома тоже не худо. Хорошо и печку топить, горит ярко. А бобы даже вредно, если много напрешься. И бобовые супы однообразны.

Ёжик остался доволен.

* * *

– Теперь, ушен, давай делить находку!

– Пойдем, посмотрим.

И они пошли к тому самому месту, где спрятали два горшка: горшок с маслом, горшок с медом.

Горшки целы.

И все там же, как поставили, так и стоят.

Ёж царапнул поверху масло – а там земля.

Ёж царапнул поверху мед – а там земля.

Ни масла, ни меда – горшки с землей.

– Это ты, ушен?

– Ну вот, поди, сам сожрал!

– Я?

– А кому же?

Ёж не захотел даже спорить: нет, пусть их Абумс рассудит.

И они пошли на суд к Абумсу – к самой маленькой и самой мудрой птичке.

Всю дорогу шакал дергался.

– Больно нужен мне твой мед сопливый! А масла я и в рот не беру. Да и брезгаю. Может, отравлено. Не понимаю!

Ёж молчал.

А когда пришли они к птичке, все ей рассказали с самого начала: о бобовом поле, о находке и об уговоре не трогать и как шакал бегал справлять крестины – Додной назвал шакаленка, такое имя шакалье Додна! – как вместо меда и масла в горшках оказалась земля, – кто сожрал.

Ёж – на шакала, шакал – на ежа.

– Я не трогал ни меда, ни масла, а сожрал шакал.

– И мед и масло сожрал ёж, а я этого не употребляю, мне и даром не надо.

Абумс-птичка сказала:

– Как спать ложиться, пусть каждый положит под себя по черепку от горшков. У того, кто сожрал масло и мед, масло и мед покажутся наутро на черепках.

Шакал и ёж вернулись домой.

И как ночь пришла, подложили под себя по два черепка, и спать.

Среди ночи проснулся шакал и сейчас же за черепки: на черепках и мед и масло.

Лизнул – проверил: не ошибся – и мед и масло.

Он тихонько к ежу – ёжик спит, ничего не слышит! – он тихонько ему свои черепки и подложил, а ежиные себе.

На ежиных и залег.

Проснулся наутро ёж, смотрит-а черепки-то под ним и в масле и в меду.

– Ушен, ночью ты подменил!

Шакал ничего не ответил.

Шакал молча подошел к ежу.

Шакал ударил ежа – но ёж выпустил иглы – и до крови расцарапал шакалу лапу.

Шакал кусаться – и окровенил себе всю рожу.

А ёж в комок да на шакала: и куда попадет – там кровь, и что тронет – там как прошла пила.

Шакал бежать.

10. До дна

С расцарапанной рожей, ободранный, шел шакал.

«Что, нарвался? очень неосторожно – так можно было и глаз повредить – шутки шутками, а знай меру, собака! И человек то же, что собака, обманщик! – и еж тоже – что? – нарвался?»

От ежиных игл пуще собачьего куса жгло.

«Уйти куда подальше в горы, скрыться от этой сволочи – куда ему теперь?»

И видит шакал: рябка.

– Теткура!

Едет рябка на осленке – с горы спускается – важно: глаза, как небо, голубые, красный клюв, красным ножки, а вся, как осенний лес.

– Что ты сделала, теткура, чтобы стать такой?

Рябка сказала:

– Я каталась по лесу – оттого перья мои, как пестрые листья; – я ходила по скале, клевала – оттого мои ноги и клюв, как красный камень; – я смотрела на небо – оттого и глаза мои, как небо.

– Я хочу быть таким же прекрасным, как ты!

И шакал побежал.

* * *

Шакал прибежал в лес.

Шакал подрался в самую лесь – перекувырнулся.

И стал по земле кататься – по корням, по листьям: шкура его в клочья, ни волоска! треснула кожа.

Вскочил да к горе – горел как шпаренный.

Вскарабкался на скалу высоко.