Том 14. Звезда надзвездная

Укоряет коня Богородица:

– Зачем съел всё сено! –

И стелет солому, повивает сына –

свя-атый ве-ечер!

«Ой, коляда, коляда!

Пришла коляда

накануне Рождества».

* * *

На черной горе,

на семидесяти столпах

златоверхие три белых терема;

вокруг теремов железный тын –

булатные вереи,

на каждой тыминке по маковке,

на всякой маковке по черепу –

не подойти злой ведьме,

не подступиться к теремам

и на семь верст:

не любы ей медные ворота да железный тын –

заворо́жены!

В медных сапогах, в железной одежде

Ирод-царь,

празднует черный казар новолетие –

жатвенный пир.

На царском дворе

запалили костры,

на царском дворе

кипят котлы:

пшеничное вино,

червонное пиво,

сладкие мёды.

Полон дворец гостьми, –

не сосчитать ликом –

битком набиты три терема.

Веселые люди, потешники

– и звонкие гусли гудут –

скоморохи, глумцы, кукольники,

и ловка́ и вертка́

береза́-коза

в лентах бренчит погремушами,

удоноши, зачерненные сажей,

игрецы и косматые хари:

кони, волки,

кобылы, лисицы,

старухи, козлы,

турицы, аисты, туры,

павлины, журавли,

петухи;

– там пляшут со слепой рыжей сучкой –

– вертятся вкруг чучелы с льняной бородой –

– там обвитые мокрым полотном рукопашь борются с лютым зверем –

– там безволосые прыгают с обезьянкой через жерди –

– разносят утыканные серебром яблоки –

пожеланья,

визг, драка, возня

и подачки.

Осыпают, осевают зернами,

кличут Плу́гу,

гадают.

И на сивой свинке выезжает сам Усень

– овсеневые песни –

«Заря-Усень!

Синь-зелен-Овсень!

Приди к нам!

Та́усень, Та́усень!»

– Бьют в заслонки, решота, тазы, сковородки –

И бродят мартыны безобразные

да медведчики с мохнатыми плясовыми,

медведи

непозванные садятся за стол –

беззапретно ковыряют свиную морду,

навально ломают из чистого жита калач,

объедаются румяным пирогом,

лопают пышки-лепешки,

непрошенные пьют крепкую чашу.

Ого-го, коза!

Переминается с ноги на ногу,

поворачивается на копыточках

на серебряных –

и вдруг дрожит серая, что осиновый лист,

дрожит и не с места.

————

Завизжали собаки,

заметались медведи –

громыхают цепями,

рвут кольца –

на дыбы толстопятые.

То не бубны бьют,

не сопели сопят,

не бузинные дуды дуют,

не домра, не сурна дудит,

не волынка, не гусли,

тимпаны –

красная панна

Иродиада,

дочь царя пляшет.

* * *

Белая тополь,

белая лебедь,

красная панна.

Стелют волной, золотые волнуются волосы

– так в грозу колосятся колосья

белоярой пшеницы –

И стелют волной, золотые подымаются косы,

сплетаясь вершинами,

сходятся

– две высокие ветви

высокой яблони.

А на ветвях в бело-алых цветах

горят светочи,

и горят –

и жгучим оловом слезы

капают.

А руки ее –

реки текут –

из мира –

ми́ровые,

из прозрачных вод –

бело-алые.

А сердце ее –

– криница –

полная вина красного

и пьяного.

А в сердце ее –

один,

– он один –

он один,

он в пустыне

оленем рыщет.

Белая тополь,

белая лебедь,

красная панна.

Он один,

он в пустыне

оленем рыщет.

А руки ее

– реки текут –

из мира –

ми́ровые,

из прозрачных вод –

бело-алые.

А сердце ее –

– криница –

полная вина красного

и пьяного.

И восходит над миром навстречу

солнце пустыни,

раскаленной пригоршней взрывает

песчаные нивы.

И идут лучи

через долины и горы,

через долины и горы,

по курганам,

по могилам,

по могильным холмам,

по могильникам –

Закидывает солнце лучи

через железный тын

в белый терем –

———

Быстры, как стрелы,

и остры глаза царевны:

она проникает в пустыню –

Он в пустыне,

облеченный в верблюжью кожу,

он крестит

небо и землю,

солнце и месяц,

горы и воды –

Белая тополь,

белая лебедь,

красная панна.

Он в пустыне,

он крестит

небо и землю,

солнце и месяц,

красную панну –

он крестит

в кринице:

ее сердце –

криница,

красная, пьяная,

и кипит

и просит.

Не надо ей царей, королей,

королевичей:

он – единственный

жених ее,

она – невеста.

И сердце ее отвергнуто!

Осень,

осе́нины,

синие ве́черы.

Синим вечером одна тайком,

– одна тайком –

из терема она

на Иордане:

в Иордане крестилась

– крестил Купало –

– и сердце ее отвергнуто!

Не надо ему дворцов, золота,

царской дочери,

не надо сердца сердцу,

обрученному

со Христом,

– женихом небесным –

И вопленицы не станут причитать над ней,

не посетует плаче́я,

не заголосит певуля,

не завопит вытница.

Осень,

осе́ницы,

синие вече́ры.

«Ой, рано-рано

птицы из Ирья по небу плывут.

Ой, рано-рано

Таусень! Таусень!

Красная панна

Иродиада,

дочь царя пляшет.

И пляшет неистово-быстро

и бешено,

– панна стрела –

пляшет метелицу,

пляшет завейницу.

Навечерие

– свят-вечер –

ночи – сквозь,

ночь.

* * *

И встал царь.

Не дуют дуды,

не кличут Плу́гу,

замолкли сурны, домры.

Зачерненные сажей жутко

шмыгают удоноши,

сопят медведи.

«Чего ты хочешь, Иродиада?»

И клянется:

«Чего ни попросишь, я всё тебе дам!»

Прожорливо пламя – огнь желаний,

– тоска –

тоска любви неутоленной

неутолимо

жжет.

«Хочу, чтобы ты дал мне голову Купалы!»

И опечалился царь,

опечалился белый златоверхий терем.

Зачерненные сажей жутко

шмыгают удоноши,

сопят медведи –

Красная панна!

Несчастная панна!

* * *

Зажури́лась черная гора,

Тутнет нагорное царство.

Повелением царя усечена

голова

Иоанна Крестителя.

Нагорное царство

– туда ветер круглый год не заходит –

на черной горе

и кручинится.

Белая порошица выпала –

белая кроет,

порошит кручину

да черную гору.

– свя-атый ве-ечер! –

«Ой, коляда, коляда!

Пришла коляда

накануне Рождества».

Звонче меди, крепче железа

царская власть ——

«О, безумие и омрачение

нечестивых царей!

Нет меры и конца

жестокости».