Том 15 (XVII век)

Тарсиса же паки возвратися и, пришед, рече Апполону: «Возвратихся, славный господине великий, и принесох ти паки злато, и молю твою кротость: или злато восприими, или послушай гадание мое; и милостив буди, еже ис корабля изыти ти». Апполон же рече ей: «Лиско[1413] хитрая, вем, яко хощеши мя привлещи, дабы с тобою глаголал. Злато храни у себе, яко вижю тя сиротну, и рцы, что хощеши». И Тарсиса рече: «Гадание есть: дом славный, всему свету надобный, той дом всегда кричит, господинъ же в нем молчит, з господином ходит и прибытки ему родит. Тамо муж без коня приедет, господина решеткою обведет, обведши, изведет, а дом решеткою утечет». Рече к ней Апполон: «Невелико твое гадателство, печаль же моя не дает ми рещи, обаче слыши. Дом есть река, иже шумом своим яко кричит, господинъ, живущий в ней, рыба, яко есть безгласна, молчитъ. Тамо рыбарь кроме коня в лодиице приедет, господина — рыбу — сетью обведет, обведши же мрежею[1414], извлечет, а домъ — вода — утечет». Рече паки Тарсиса: «Молю, без гневу слыши еще мое гадателство: дщи леса краснаго, возраста великаго; неразумеющу слуги водят и окрестъ ея всегда ходят; много путем ходит, а следу не родит». Рече Апполонъ: «Дщи леса красного есть лодия, от древ великих сотворена. Слуги неразумеющу водят — ветры, и окрестъ ея ходят по реке или по морю. Путем ходит, а следу не оставляет». И рече паки Тарсиса: «Что же сие есть: дом в вещех не убогий, господинъ же, гости в нем нагии, некую вещъ в руку имеют, стыда не разумеют. Огнь и воду в дому продают, а кожды у себе даром дают». И рече Апполон: «Домъ есть мылня, одежды многихъ имеет, гости наги — то кто в ню мытися приходит. Вещъ в руках есть веник, и стыда друг пред другом не имеютъ. Тамо огнь и воду продают, а в домех своих всяк сие туне[1415] имеютъ». И сказав Апполон гадание, рече к Тарсисе: «Трое твое гадание известих, к тому ми не стужай, но отъиди». Рече же Тарсиса: «Приими свое злато, и аз отъиду». И рече Апполонъ: «Дивлюся дерзости твоей, колико со мною безстудно глаголеши». Она же рече ему: «Нужда мя, бедную, к сему привела, яко продана есмь блудницам началнику. Аще же тя ис корабля изведу, Антагор князь обещался мене от сего зла свободити». Рече же к ней Апполон: «Отъиди от мене, не имам тебе ради обещания презрети». Рече же Тарсиса: «Вем, яко сицевые чести, якоже ты, милостиви суть. Но ты не явиши ли ко мне милости, то возми свое злато; аще ли злата не возмеши, то еще ми изъяви гадание: четыре брата ровно бегают, ног у себе не имеютъ, отца тяготу носятъ, ясти и пити не просятъ, алчюще гласят и напояеми молчат». И рече Апполон: «И сие гадание с детми играя изучила еси: четыре брата — колеса; ног не имея, бегают, отца — возило — носят. Ведомо же, что милости не просят, и помазани молчат, а не помазани скрыпят». И рече Тарсиса: «Благо тому гадати, кий умеет изъявляти». И паки рече: «Кое сотворение: в немже ни пера весу, тиснено и диряво, не ястъ, устъ не имеетъ, а в себе приемлет». И рече Апполон: «И сия, девица, мудрость не из Рима; есть бо се губка морская». И рече Тарсиса: «Что есть: малого вида и малый служебникъ, лица не имат, а кто в него зритъ, всего себе видит». И рече Апполон: «А сие есть зерцало. Но доселе и до сего часа аз тя чтил, ныне же к тому не хощу глаголати с тобою, к тому почти сама себе и отъиди от мене». И рече Тарсиса: «О благолюбезный человече, аще не хощеши мене ради, бедной и злосчасной, то ради горняго промысла и великия ради моея нужды, и сиротства, и многих бедъ[1416] изыди ис корабля. И твоего ради изшествия мое достоинство будет сохранено. Помилуй мя, горкую, избави мя собою от обыдших мя[1417]». И сия рекши, приступи, хотя охапитися о нозе его[1418]. Апполон же разгневася, рече: «Аз убо и моим бедам, в нихже есмь, не могу помощи, тебе ли помогу?» И отторже ю от себе ногою. Она же паде на землю до толика, яко крови из носа и из устъ изыти. Укрепи же ся и нача горко плакати, нопоминая злосчастие свое, глаголя: «О презлое злоключение мое, почто бедную тако крепко держиши? О мати моя, кралева Лучница, почто мя на свет породи, и по рождении почто не ввержена вкупе в море с тобою? О отче мой, кралю Апполоне, где ныне в печалех своих, не ведая зла случая чаду своему, мне бедной? Оставил еси мя в Тарсе в воспитание Странгвилу и Дионизии, приятелема злыма. Тамо питателница моя Лигория от жития отъиде, аз же от Дионизии повелена убиена быти; избы же смерти, юже с радостию бы прияла, паче нежели ныне продана во вселютую смерть злых блудных дел началнику блудническу. Имела бых сама ся убити, но боюся суда самоубийцъ».