Том 2. Вторая книга рассказов

– Ладно, бордо. Отстань, леший! – крикнула она уже на кривого парня, тащившего ее за руку, чтобы танцевать.

– Какая принцесса! – заворчал тот, блестя глазом на Иосифа. Барин даже не очень охотно ушел по данному кучером знаку, на прощанье дав денег парням и девкам. Куда-то пошли под темным звездным небом. Спутник говорил:

– Столковались: Домна тотчас к Ивановне прибежит, так уговорено.

– А что это за Фомка? Ее жених? – спросил Иосиф.

– Много таких-то было. Так, утрепывает за нею.

Ивановна молча провела их в темную избу, где еле виднелись окна со звездами. Лампы она не зажгла. Так и не видел, а только слышал Иосиф, как кто-то пришел, сел к нему и обвил шею руками. Домнин голос шептал какой-то вздор, а Иосиф таял от сладкого страха. Не видел он и ее выпуклых глаз, как не видал и другого единственного глаза, смотревшего в дверную щелку, ничего не видя.

VI

Снег, выпавший второго числа, лежал к общему удивлению прочно, и в комнатах настал зимний свет и замкнутость. Тетушка в теплом капоте рассеянно раскладывала пасьянс у окна, смотря, как по белому снегу к крыльцу шел высокий человек в меховой шапке с ушами.

Заволновавшись, Александра Матвеевна позвонила Лизавету и спросила: «Кто это к нам приходил?»

– Никого, кого вам понадобилось?

– Нет, нет, проходил тут высокий молодой человек, блондин.

– Привиделось вам что-нибудь, – проворчала подруга.

– Да что я – дура, по-твоему?

– Разве конторщик от Требушенки заходил лошадей просить; кажется, высок, а белый ли, рыжий ли, право, ни к чему мне. Глаз-то у вас уж больно зорок.

– Где ж он теперь?

– Почем я знаю: здесь ли, ушел ли.

– Спросите, узнайте, мне видеть его надобно.

– Загорелось! – сказала Лизавета, но вышла узнавать. Через минуту легкой, шаткой походкой поспешила за нею и хозяйка, не дождавшись возврата другой. Вернулись они минут через сорок в живом разговоре, похожем на ссору. Иосиф редко видел тетушку в таком состоянии: даже сквозь румяна проступала краска не то гнева, не то желанья. Говорила на «ты».

– Все врешь ты, Лизавета, он гораздо лучше Жана Погребина, ты никогда ничего не видишь: какая улыбка милая, скромность, вежливость. Прелесть!

– Да целуйтесь на здоровье с вашим конторщиком! Мне-то что? Глаза бы мои не глядели.

Тетушка, вдруг побледнев, оставшись при одних румянах, сказала тихо:

– От вас зависит.

– Что от меня зависит?

– Чтобы глаза не глядели, – еще тише произнесла тетушка.

– Русским языком говоря, выгонку мне устроить хотите?

– Понимайте, как вам угодно.

И Александра Матвеевна не обернулась даже на хлопнувшую дверью Лизавету. Иосиф сказал тихо:

– Что вы, ma tante, так волнуетесь? Хотите, я верну Лизавету Петровну?

– Не трудись, мой друг, – и, наклонясь к нему, она заговорила: – Завистница и мерзавка – эта Лизавета; никогда людей не узнаешь, всегда жди гадостей. Разве я виновата, что еще пользуюсь? Ты понимаешь! ты не смотри на лицо, – а разве руки мои не такие же, как прежде? – И она, быстро загнув широкие рукава капота, обнаружила худое желтое тело с мелкими пупырышками, как кожа индюшки. Иосиф сказал, опуская глаза:

– Конечно, ma tante, вы правы, – не зная, какими были эти руки прежде.

– И руки, и все, – твердила тетя Саша, пытаясь расстегнуть ворот платья.

В дверь, не защищенную бдительностью Лизаветы, вошла Арина с несвойственной решительностью и прямо заговорила:

– К вашей милости!

– К Лизавете Петровне! – замахала было руками барышня, но Арина еще раз с ударением повторила:

– К вашей милости, – и, не дожидаясь разрешения, сбивчиво и решительно заговорила, блуждая глазами:

– Что ж это будет? Домна – девчонка. Разве так возможно? Велите Иосифу Григорьевичу оставить ее в покое! Она еще замуж может выйти. На дворе ей прохода не дают: смеются…

– Что она говорит, дитя? При чем тут ты? Я ничего не понимаю, – лепетала тетушка.

– Я не знаю, – еле прошептал Иосиф, краснея. Арина, ступив шаг вперед, громко заговорила:

– Намедни Варвара говорит: шлюха продажная; девка до вечера проревела – а кто причинен?

– Что ты ко мне лезешь со всяким вздором? Почем я знаю ваши дела? Кто виноват, к тому и обращайся.

– К вам я обращаюсь, Иосиф Григорьевич, чтобы вы бросили.

Тетушка, волнуясь, снова заговорила удивленно.

– Ты, дитя? Что я слышу? Она пьяна, эта баба.

– Вы меня, что ли, поили? – крикнула Арина.

– Успокойтесь, ma tante, она права, эта женщина.

– Как, ты? Жозеф? Мое дитя, дай я тебя поцелую! Арина уже совсем в голос выкрикала:

– Мало, что мужа отобрали, и за сестру принялись, – тоже господа называются!

– Что она говорит? Ну, конечно, она пьяна, она грубит, кажется. Какого мужа? Кто?

– Арина, уйди отсюда! – сказал Иосиф.

– Какого мужа? Моего Пармена. Тоже дурак, за деньги на такую шкуру полез.

Тетушка, вскочив, снова села и вместе зазвонила в дребезжащий колокольчик и закричала:

– Вон, вон, и ты, вон, и Пармешка вон, чтобы духу вашего здесь не было!

Видя, что Арина ступила еще шаг вперед, тетушка, упав на диван и подняв обе голые руки в виде защиты, закричала:

– Она меня будет бить, Боже мой!