Том 2. Вторая книга рассказов

– Я; не отопрусь: я, – ответила Арина, не подымаясь с лежащего недвижимо Иосифа. Hom его слегка сводила судорога, глаза были выкачены и слюна, как пена, пузырилась на углах рта. Арина расстегнула ему ворот, продолжая причитать. Комната была уже полна народа, уже съездили за доктором, отец Петр дал уже глухую исповедь умершей, связали убийцу и ее сообщника, – как крики на дворе: «Пожар! пожар!» всех еще более взволновали. В окна вместо синей луны ударяло алой розой зарево с того места, где находились овины. Адвентов и Беззакатный отправились с Екатериной Петровной тушить все разгоравшееся пламя. В открытую форточку ясно был слышен шум далекого огня и крики людей. Иосифа, пришедшего в себя, перевели в соседнюю комнату.

– Он не может один оставаться здесь. Я останусь с ним и за домом присмотреть. Растащут все как раз, та же Лизавета.

– Это очень хорошо, тетя Аня, но я думаю так: вы останьтесь, а Жозеф пускай едет к нам или к Дмитревским, – решила Соня.

– Я отвезу Иосифа Григорьевича, – вызвалась возвратившаяся Екатерина Петровна, – со мной надежно.

Ночью при свете огня и скрытой луны быстро ехали они по полям; за ними бежала Домна, цепляясь за спинку саней; кучер хлестал ее кнутом, она отставала и снова бежала и падала по скользким колеям. Обернувшись, Иосиф видел, как какой-то мужчина догнал ее и снова она побежала за санками, тот за нею, пока она не упала в снеге, не вставая долго. И снег казался розовым от далекого зарева, будто пролили жидкую, нежную кровь.

Часть вторая

I

Зеленый чиж, подняв голову слегка набок, смотрел черными бисеринками, стараясь прочирикать то, что напевала Соня, казавшаяся более маленькой от черного платья. Голубые глаза ее будто выцвели и черные блестящие волосы были плоско и гладко зачесаны.

Иосиф, войдя, сказал:

– Я и не знал, что ты поешь, Соня.

– Я не пою.

– Что ж ты делаешь?

– Ничего. Что мне делать? Жду завтрака.

Она опустила шитье на колени и взглянула на Иосифа, похудевшего после болезни.

– Скоро и мне можно будет выезжать.

– На Фоминой, я думаю, можно будет и тебе.

– Вчера мало было народа на кладбище?

– Мало, почти только мы.

Комната была высокая, светлая и неуютная. В окне виднелись бесконечные поленницы дров и пруд перед дорогой в гору.

– Она добрая, Екатерина Петровна, – так за мною ходила, когда я был болен.

– Да, она ходила за тобою, – сдержанно отозвалась Соня.

– Ты близка с ее кружком.

– Там есть и хорошие и дурные люди; ко всем нельзя одинаково относиться только из-за того, что они в одном кружке.

– Я не знаю их всех, но кого знаю, мне не нравится.

– Например?

– Например, Иван Павлович.

– Он-то и мне не нравится.

– Ты не скучаешь здесь?

– Я? Я же всегда живу здесь. Зачем мне скучать? И потом эта зима была такая, что слава Богу, что она прошла.

Несчастье с тетушкой, твоя болезнь, болезнь Лели – все не давало времени думать, скучаешь ты или нет.

– Как-то поведет дело тетя Аня!

– Дело, кажется, не сложное, но много хлопот. Должники покойной частью уже перемерли. Да и потом, кто же Захочет платить долги, сделанные Бог знает когда!

– Там же честные люди.

– Считается, что это не очень марает честь не заплатить старого долга.

– Как надоедает этот чиж.

– Нужно его Закрыть. Мы говорим – и он кричит. Ты стал раздражителен. – Соня сняла вязаный платок и накрыла клетку.

– Хочешь, я сыграю что-нибудь? – предложила она, проходя в соседнюю комнату, такую же высокую и неуютную, но темнее.

– Пожалуйста, я люблю, как ты играешь.

– Ну, любить особенно нечего, я с четырнадцати лет забросила музыку, и если двинулась с тех пор, то уж во всяком случае не вперед.

– Я не о технике говорю.

– Ах, о чувстве! – Передернув плечиками, горбунья села на высокий стул и заиграла суховато и серьезно.

– А где Екатерина Петровна?

Окончив пьесу, играющая повернулась на вертящемся стуле лицом к собеседнику и ответила:

– Где Катя? Не Знаю. Скоро будет свисток и все равно все к завтраку сойдутся.

– И Иван Павлович?

– И Иван Павлович.

– Не люблю я его.

– Слышала не раз. – Посмотрев на свои ноги, не касавшиеся пола, она добавила с улыбкой:

– Сегодня на горе я видела подснежник.

– И я их скоро увижу.

Во время завтрака Марья Матвеевна подала распечатанное письмо племяннику со словами:

– Вот почитай сам, что Анна пишет о твоих делах. Путает, по-моему. Была у твоей матери сестра какая-нибудь?

– Не Знаю наверно; кажется, что была.

– Ну, так вот, будто она где-то умерла и какие-то капиталы тебе могут достаться. Конечно, все суды и банки будут всякие гадости делать, но помечтать можешь.

Екатерина Петровна, накладывая Иосифу любимые куски на тарелку, внимательно слушала, улыбаясь. Оставшись вдвоем с Егеревым, она продолжала молчать, убирая чашки.

– Что ты такая недовольная сегодня, Катя? – вымолвил тот, куря папиросу и смотря на круглые, белые руки вдовы.

– Сколько раз я просила вас не говорить со мною на «ты». Привыкнете и скажете при ком-нибудь – будет неловко.

– Разве я проговаривался когда-нибудь?

– Не проговаривались, но можете.

– Просто вам угодно придираться ко мне.

– Просто нужно быть еще осторожнее.

– Что же произошло?

– Что и должно было произойти.