Том 2. Вторая книга рассказов

Дома поднялось веселье, редко посещавшее покои Александры Матвеевны. После обеда пели и играли, пел и Иосиф, и отец Петр, и Сережа Беззакатный, с розовым лицом несколько толстого амура, изображал французские шансонетки. Тетушка была безмерно утешена веселыми гостями и участвовала во всех забавах.

В фантах, рекрутах Екатерина Петровна все выбирала Иосифа, нежно смеясь, и тот не замечал, как зорко следят за ним три пары глаз: Сони, Адвентова и Ивана Павловича Егерева.

Последний пробовал разыгрывать разные настроения: то был мрачен, то весел, то язвителен, но видя, что никакого прока из этого не выходит, пошел закусывать в столовую, где не снимались вино и деревенские заедки. Аделаида Платоновна носилась как стриж, еще ускоряя темп своих непрерывных речей; Леля, бледная и молчаливая, вышла все-таки из отведенной ей комнаты на общее веселье. Окончательно расшалившись, стали наряжаться и выходили то Екатерина Петровна в виде студента под руку с дамой, похожей на несколько толстого амура, то бледный мальчик с озорной и курносой девочкой, то Аделаида в фантастическом наряде, сопровождаемая Адвентовым в полушубке. Тетушка, пошептавшись с Беззакатным, удалилась, и через несколько минут присутствующие замерли на своих местах при виде белой, как мел, в белом одеянии и покрывале фигуры, неровно подвигавшейся с безумной улыбкой.

– Тетя, что с вами? – крикнула через всю залу Соня.

– Безумная Жизель, – шепнул Сережа, садясь за рояль и начиная старый балет. Тетушка развела тощими руками, подняла ногу и, махая белым балахоном, начала танцевать, то падая на колени, склонив голову, то снова вертясь, разводя руками. Танец закончился совершенно неожиданно: Виктор, фыркавший в руку, увертываясь от щипков сидевшей рядом с ним Лизаветы Петровны, бросился через всю залу и на пути сшиб вертевшуюся тетушку. Она быстро села на пол враз с последним аккордом и, удивленно озираясь, проговорила:

– Tiens, я, кажется, упала? Чему вы смеетесь?

Никто не смеялся, а Иосиф, сам побледнев, поднял Александру Матвеевну со словами:

– Я провожу вас переодеться.

Проходя к ужину, вдова и Иосиф оказались последними. Задержавшись на минуту в коридоре, Екатерина Петровна молча вдруг поцеловала своего кавалера и больше до конца вечера с ним не говорила. За ужином тетушка была молчалива и бледна, не поспев наложить свежих румян после Жизели. Егерев говорил тост, которым обещал захолодить три смены блюд, но, к счастью, был прерван Виктором, забравшимся под стол и ущипнувшим ту же Лизавету в икру. И на это тетушка только слабо улыбнулась. В дверях послышалось перешептыванье, и наконец горничная, подойдя к Лизавете, бушевавшей с Виктором, сказала ей что-то на ухо.

– Еще что выдумал! – ответила та вслух.

– Что она говорит? – спросила тетушка.

– Глупости она говорит. Поди прочь! – отозвалась Лизавета.

– Я хочу знать, что она говорит; что ты сказала? – обратилась тетушка прямо к неуходящей все горничной.

– Пармен просится вас поздравить, – пролепетала та. – Пармен?

– Пьян он, наверное; не видели ваши гости пьяных мужиков!

– Нет, отчего же? Это очень мило: такая патриархальность, – защебетала Аделаида. – Пармен – это кто: кучер?

– Кучер, – мрачно подтвердила Лизавета.

– Он не то чтобы очень пьян, – заметила девушка.

Все засмеялись, и Пармен был допущен. Аделаида в лорнет смотрела, как пришедший покрестился на образа, принял налитую самою тетушкою рюмку, утерся и поцеловал ручку. Воловьи глаза держал опущенными. Помявшись, он начал:

– Спасибо вам, барышня, Александра Матвеевна, за все ваши благодеяния, сколько было пожито, попито, сладко поедено, на ваших мягких перинах поспано.

Все насторожились; тетушка, озираясь, шептала:

– Что он говорит, что он говорит?

Пармен продолжал.

– Прощайте, милая барышня, дай Бог вам других найти, чтобы с таким же усердием вместе с вами подушки перебивали.

– Да уйдешь ты, негодяй, или нет? – крикнула, не вытерпев, Лизавета.

– Уйду-с, – молвил Пармен и медленно удалился.

– Пьяная скотина! – заключила Лизавета Петровна.

– Нет, отчего же? Он довольно некстати, но очень мило цитировал из «Ваньки ключника», – заметил Адвентов.

– И какой красивый тип! – вздохнув прибавила Аделаида.

– Позвольте теперь мне цитировать себя самого, предложил Адвентов и начал читать:

Не к Александре ли Матвевне,
Как к некой сказочной царевне,
В заповедной ее деревне
    Мы собрались?
Пора веселья – именины!
Забыты скорби и кручины.
О, сеть несносной паутины,
    Порвись, порвись.
Мы сладко пили, сладко ели,
Мы песни нежные пропели,
Мы танец видели Жизели
    Возобновлен.
Тот незабвен, кто приголубит,
Разлука памяти не губит,
И в сердце вечно тот, кто любит,
    Изображен.

Расходясь ко сну, Адвентов остановил Иосифа, спросив:

– Вы очень хотите спать?