Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

Да, солнце благостно! Оно людской работе
Помощник любящий в веках;
Его старанием равнина в позолоте
Шумит и грезит о серпах.

Оно улыбчиво глядит на лемех влажный,

Блестящий возле борозды,
Покуда сходит бык медлительно и важно
С холма, забыв свои труды… —

а кончается стихами о луне:

…Затем спускаешься к погосту; меж гробами
Струишь усталые лучи
И состязаешься с костьми да черепами,
Сверкая белизной в ночи.

Как ненавижу я твой облик глупый, модный,

Твой накрахмаленный убор,
Монашка, похотью томимая бесплодной,
Ханжа, потупившая взор!

Пер. И. С. Поступальского

Этот образ монахини, приберегаемый для концовки стихотворения, как самое суровое клеймо, не случаен. Романтизм был для Кардуччи неприемлемее всего тем, что был религиозен, а религия для Кардуччи была дурманом, суеверием, орудием гнета. Здесь опять начинали говорить политические эмоции. Италия стремилась к воссоединению в светское государство, а папский Рим, владевший всей Средней Италией, решительно этому противодействовал. Поэтому Кардуччи восстает и на папу, и на Бога и делает это, восхваляя сатану. Его лирический гимн «Сатана», изданный под псевдонимом в 1865 году, начинался словами: «О тебе это слово, Бытия изначальность, Дух с материей слитый, Ум и чувства реальность…»; дальше сатана прославлялся как царь восточного и античного языческого мира, цветущего и полнокровного, как соперник «назарейского дикаря», обратившего мир к Богу, как вдохновитель Возрождения, Реформации и рождающейся науки: «Встань, материя, гордо: Сатана — над врагами!» — и кончалось: «Сатане — славословье! О бунтарь непреклонный. О победная сила Мысли освобожденной!..» В католической Италии такие стихи были больше чем скандалом. Но Кардуччи сохранял верность провозглашенному кредо до конца жизни, гордился титулом «певец разума и материи» и отказался примириться с церковью даже на смертном одре. Однако вряд ли он достаточно задумывался о том, что сатана как герой славословия — образ в высшей степени романтический, а отнюдь не классический. Классицизм умел воспевать разум, и не обращаясь к образу сатаны. А Кардуччи боролся с романтизмом средствами того же романтизма.

Романтизмом же была вдохновлена и другая сквозная тема творчества Кардуччи — национальная. Романтизм низложил в Европе диктат единого для всех эстетического идеала, опирающегося на античную классику. Вместо этого провозглашено было национальное многообразие идеалов: Германия влюбилась в свое германское прошлое, Россия — в славянское и т. д. А Италия? Итальянским прошлым была античность и Ренессанс, две эпохи классики. Романтическим идеалом для Италии оказался классицизм. И Кардуччи употребляет все усилия, чтобы показать: великий европейский классицизм был не чем иным, как национальным явлением итальянской литературы, лишь случайно экспроприированным другими литературами. В его стихотворении на годовщину основания Рима (отмечавшуюся в апреле) Древний Рим простирает руки к воссоединенной Италии, обнимает ее как наследницу и сулит ей триумфы на поприщах свободы и разума. А его болонские лекции об итальянской литературе — связанные с ними труды занимают бóльшую часть его собрания сочинений — все посвящены утверждению национальной традиции итальянской культуры в связи с историей итальянского народа: от Вергилия до деятелей освободительной эпохи.