Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

Много лет Ф. А. Петровский преподавал в Московском университете, читал латинских авторов с филологами старших курсов; более трех десятилетий он был сотрудником Института мировой литературы им. Горького, где стал преемником С. И. Соболевского во главе сектора античной литературы. Ему принадлежат важнейшие главы в академической «Истории римской литературы» (1959–1962), много статей в научных сборниках; ряд его рецензий появился на страницах «Вестника древней истории». Сам он мало ценил эти свои работы и старался в них не столько разбирать, сколько показывать читателю памятники — показывать через безукоризненные переводы. В своих уроках и беседах он не так стремился передать ученикам знания, как научить их мастерству и вкусу. Он любил строчку Архилоха: «Лис знает много, еж — одно, да важное». Сам он владел двумя знаниями и одним умением: он знал и чувствовал латинский язык, он знал и чувствовал русский язык и он умел, что самое главное, радоваться этому знанию, делиться им и не искать другой радости.

80-летний юбилей его был отмечен изданием сборника «Античность и современность» (М.: Наука, 1972), в котором участвовали 56 авторов — друзей, коллег и учеников Федора Александровича; там же помещена и библиография его трудов. Вскоре к ним прибавилась еще одна его работа, оказавшаяся последней: первый русский стихотворный перевод «Фастов» Овидия (1973). Федор Александрович Петровский умер 24 апреля 1978 года. Благодарная память о нем навсегда останется в тех, кто его знал.

ПАМЯТИ ПЕРЕВОДЧИКА [235] С. А. ОШЕРОВ (1931–1983)

К 10-ЛЕТИЮ СО ДНЯ ЕГО СМЕРТИ

Двадцать два года назад в русской культуре произошел заурядный случай, о котором можно вспоминать только со стыдом. Вышла «Энеида» Вергилия в переводе С. А. Ошерова, и критика не отозвалась о нем ни словом. В культурах, гораздо более избалованных переводами классиков, такое событие вызвало бы волну рецензий. У нас о нем говорили лишь в узком кругу коллег-античников (да еще, вероятно, студенты-первокурсники порадовались, что в кои веки могут знакомиться с заданным памятником по удобочитаемому переводу). Но и коллеги-античники вряд ли могли бы вспомнить, а что еще переводил Сергей Александрович. Потому что едва ли не больше, чем с древних языков, переводил он с немецкого и итальянского, и это было очень важно.

В поэтическом переводе есть специализация и есть сочетание специализаций. Никто не удивляется, когда один и тот же автор переводит стихи и с английского, и с французского, и с немецкого. Но редко бывает так, чтобы один человек (подстрочники не в счет) работал над стихами французскими и арабскими, над английскими и древнегреческими. Одни культуры исторически ближе друг к другу, и переводчику легче найти в себе и в читателе способность, чувствуя родственное, понять и чуждое. Другие культуры разделены историческими пропастями, и чтобы навести мосты через эти пропасти, недостаточно иметь чутье и вкус: нужна наука. Эта наука общения культур называется филология. Переводы с языков ближних и дальних культур развивают в переводчиках разные привычки. Чем дальше культура, тем больше точности требуется от перевода: здесь если что-нибудь будет упущено, то читатель уже заведомо сам этого не угадает или, что еще опаснее, угадает неправильно. Кто привык переводить современных писателей, тем требования филологической точности кажутся мертвящим холодом; кто привык к работе с древними поэтами, тем практика современных переводов представляется царством разгульного своеволия.

Для Сергея Александровича Ошерова этого расхождения не существовало. По образованию он был филологом-классиком, но переводил как с древних языков, так и с новых: Вергилия и Сенеку, Гете и Итало Кальвино. Степень точности определилась для него коротким и простым (но очень трудным для выполнения) правилом: «как того требует текст». А что значит «требует текст»? Мне хотелось бы это показать двумя примерами. Оба они — из области переводов С. А. Ошерова с латинского языка: тем виднее, насколько различны бывают «требования текста» даже в одной культуре.