Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

…На последние две подборки переводов я наткнулся случайно и сам удивился.

По поводу многих позиций я мог бы вспомнить разные случаи из жизни — вроде того, что о Томасе Море. Например, как после издания Федра — Бабрия в Литпамятниках меня привлек к суду один графоман из города Ярославля, утверждая, что я тайно использовал отредактированный им перевод Федра, сделанный известным И. Барковым в XVIII веке, и какую обличительную басню он написал обо мне под заглавием «Соавтор и бандит». Это единственный раз в жизни (пока), что я был в суде. Или как редактировался Диоген Лаэртский и пришлось ходить по всем ступеням начальства в изд<ательстве> «Мысль»; на этих ступенях строго чередовались умные и дураки, на второй ступени сверху был умный, а до первой я не дошел. Потребуйте с меня этих мемуаров в награду за Ваш труд. <…>

Не помню, был ли у меня случай сообщить Вам, что месяц назад я вдруг получил государственную премию (бывшую Сталинскую) за перевод Авсония и за «Русские стихи 1890–1925» (!). Соседями по лауреатству были иконописец архимандрит Зинон, Алла Пугачева и Лидия Чуковская, а также еще человек пятьдесят. Ельцин говорил речь, кончив ее тем, что все мы должны содействовать духовному возрождению России. Я записал[258].

В первую очередь Михаил Леонович известен как переводчик античных и средневековых авторов. «Перевод античных памятников у Гаспарова может быть и отправной точкой, и итогом исследования, — отмечают Н. П. Гринцер и М. Л. Андреев, — но главное, он всегда является сутью этого исследования, цель которого — понять и прояснить древний текст и для читателя, и для самого себя»[259]. Но если эта необходимость перевода всевозможных жанров — од, эпики, лирики, басен, эпиграмм — древнегреческой и латинской литературы объяснима «основной специализацией» Гаспарова[260], то императив его филологической деятельности — «понять и прояснить» любой текст, вне зависимости от истории и географии, в том числе и «заумный», определяет его интерес к переводам поэтов «нового времени». В том числе это касается и «визуальной» поэзии — в «Записях и выписках» Гаспаров комментирует перевод из Христиана Моргенштерна:

М. Knight, переводя «Fisches Nachtgesang» Моргенштерна, перевернул его чешуйки вверх ногами:

(с. 154)

В статье «Несколько слов о Гаспарове-переводчике» М. Л. Андреев, коллега и соавтор Гаспарова[261], оценивал весь спектр его деятельности на этом поприще: «М. Л. Гаспаров перевел (как и вообще сделал) сверхъестественно много. Переводил тексты художественные и научные, прозу и поэзию, переводил произведения всех эпох — с древности до современности, и всех жанров, переводил с греческого, латинского, итальянского, французского, немецкого, английского. Немало написал о переводе и переводчиках: о Маршаке, Брюсове (три статьи), Анненском, Кузмине, Ошерове, Шенгели. Разработал методику анализа точности перевода»[262]. С переводческим подвижничеством Гаспарова неотъемлемо связана его вовлеченность в щепетильную обработку чужих переложений, где он неизменно выступал как анонимная тень названного переводчика, хотя только после его редакторского вмешательства эти тексты становились годными для печати. «Кроме комментария, я в этой книге делал редактирование перевода Геродота И. И. Мартынова (1827), не выходя из стиля 1820‐х годов, и перевода Фукидида Ф. Мищенко — С. Жебелева (с. 27–227) — одна из самых трудных моих работ», — пояснял он в письме ко мне по поводу «Историков Греции»[263].

«По редакторскому опыту я могу по переводу сказать, добрый переводчик или злой», — приводил он в «Записях и выписках» слова Ольги Логиновой (с. 54), а в главе этой же книги «Мой отец» вспоминал: