Том 5. Стихотворения, проза

Бродя среди безчисленных зеркал,
Я четко вижу каждое явленье
Дроблением в провалах углубленья,
Разгадки чьей никто не отыскал.

Коль Тот, чье имя – Тайна, хочет скал,

Морей, лесов, животных и боренья,
Зачем в несовершенном повторенья,
А не один торжественный бокал?

Все правое в глубинах станет левым,

А левое, как правое, встает.
Здесь мой – с самим же мною – спутан счет

Вступил в пещеру с звучным я напевом,

Но эхо звук дробит и бьет о свод.
И я молчу с недоуменным гневом.

Не потому ли?

Один вопрос, томительный, всегдашний,
От стершихся в невозвратимом дней,
От взятых в основание камней
До завершенья Вавилонской башни.

Зачем согбенный бог над серой пашней?

Зачем в кристалле снов игра теней?
Зачем, слабее я или сильней,
Всегда в сегодня гнет влачу вчерашний?

Как ни кружись, клинок и прям и прост:

Уродство не вместится в совершенство,
Где атом – боль, там цельность – не блаженство.

Не потому ль водовороты звезд?

Не потому ли все ряды созданий,
Чтоб ужас скрыть бесчисленностью тканей?

В театре

В театре, где мы все – актеры мига,
И где любовь румянее румян,
И каждый, страсть играя, сердцем пьян,
У каждого есть тайная верига.

Чтоб волю ощутить, мы носим иго.

Бесчисленный проходит караван,
Туда, туда, где дух расцветов прян,
Где скрыта Золотая Счастья Книга.

Рубиново-алмазный переплет,

Жемчужно-изумрудные застежки.
Извилистые к ней ведут дорожки.

По очереди каждый к ней идет.

Чуть подойдет, как замысел окончен.
И слышен плач. Так строен. Так утончен.

Мертвая голова

Изображенье мертвой головы
На бабочке ночной, что возлюбила
Места, где запустенье и могила,
Так просто растолкуете ли вы?

Вот изъясненье. Здесь гипноз травы,

Которую плоть мертвого взрастила,
И череп с мыслью, как намек-кадило,
Дала крылатой. Жить хоть так. Увы.

Живет кадило это теневое.

И мечется меж небом и землей.
Скользит, ночной лелеемое мглой.

Вампирная в нем сила, тленье злое.

И бабочки пугаются ночной.
Тот здесь колдун, кто жить возжаждал вдвое.

Последняя

Так видел я последнюю, ее.
Предельный круг. Подножье серых склонов.
Обрывки свитков. Рухлядь. Щепки тронов.
Календари. Румяна. И тряпье.

И сердце освинцовилось мое.

Я – нищий. Ибо много миллионов
Змеиных кож и шкур хамелеонов.
Тут не приманишь даже воронье.

Так вот оно, исконное мечтанье,

Сводящее весь разнобег дорог.
Седой разлив додневного рыданья.

Глухой, как бы лавинный, топот ног.

И два лишь слова в звуковом разгуле.
Стон – Ultima, и голос трубный – Thule.

Ultima Thule