Женщин и парней работало немного, Степан узнавал баб из Редькина и Сапунова. Алевтина в белом платке возвышалась на стогу. Вдвоем с Тонькой Горшковой они принимали на вилы копну и укладывали. Стог вымахал здоров и широк. И опять Степан подумал: не сравнять эту работу с прежнею. Чтобы заложить маломальский стожок, приходилось надстраивать ворота возле стога, сено на вилах подавали стоящему на воротах, а уж он передавал тебе, если ты клал стог. Степану не раз приходилось, вертелся как мог, поспевал из любого угла подхватить охапку — не будет же он как стогометатель подходить с той стороны, с какой тебе нужно. А топтать надо на совесть, иначе стог расползется.
Степан шел, и запахи скошенного сена текли, наплывали волнами до деревни, мешались с запахом липы. Или это деревня плавала в медовом духе?
Серегу Пудова положили в больницу. Жена его Вера и мать ездили к нему по субботам и воскресеньям и всякий раз приезжали убитые. Говорили — плохой Серега, чудной стал. Степан слушал их с недоверием и выжидал случая проведать Серегу.
Случай почти выходил: надо было достать в городе стекла — в горенке расширил оконце да так кой-где клинышки требовалось надставить. А тут еще появилась статья в местной газете — всю деревню на ноги подняла.
Мужики и бабы собирались возле дворов, останавливались на дороге, митинговали у колодцев — обсуждали, прикидывали, что в статье правда, а что туман. Дела у людей не делались, руки отваливались. В статейке той секретарь парткома совхоза приоткрывал перспективы дальнейшей жизни. И в самой дальней точке прорисовывалась голимая степь на месте селений и деревень, что меж перелесками и лесами взбегают сейчас на живописные бугры Средне-Русской возвышенности и опускаются к светлым, живым ее речкам — вплоть до самого Волоколамска! Только два жилых очага собирались оставить: Центральную усадьбу да Редькино, — хоть далеко приходилось сие звенышко от Центральной, да, видно, глубоко пустили корешки в землю редькинцы — просто не сковырнешь. А может, была в том своя какая выгода.
— Ну, жена, не переведут тебя на новую ферму, какая ж ты «комсомольско-молодежная», это вот Тамарка на тот год… — говорил Степан, изучая газетку. — Вот пишут же: «Уже сейчас коллектив совхоза можно назвать молодежным. Здесь трудятся около 200 человек в возрасте до 35 лет…» И дальше: «Были введены в строй две новые животноводческие фермы на 400 голов каждая, в новых условиях производства работают молодые доярки и кормачи. Создание молодежно-комсомольских ферм…» И так и далее.
— Много они там могут одни, без нас, — заносчиво отвечала Татьяна. — Механизация-то первое время только действовала хорошо, а тут спортилось чего-то — и весь удой утренний в навоз ушел, управляющая сама бегала, уговаривала слесарей со слезами… А рев стоит — коров не успевают кормить!
— Это нала-адят… Вишь, что говорят: «Молодым по плечу решить большие задачи, связанные с комплексным развитием хозяйства».
Дальше рассказывалось, как скрупулезно разрабатывался проект застройки Центральной усадьбы совхоза, куда предлагалось переселить пятнадцать деревень. Степан зачитал все поименно.
— На новое поколение упирают, к ним приспосабливают, — комментировал он и зачитывал: — «Композиционным ядром поселка станет общественный центр, архитектурный ансамбль которого формируется зданием клуба на триста мест и пятиэтажным жилым домом с переоборудованным первым этажом под торговые ряды. При этом жилой дом с торговыми рядами удачно замкнет пешеходный бульвар (он свяжет центр поселка с производственной зоной)… Предусматривается организовать централизованное водоснабжение, канализацию, теплоснабжение. Газоснабжение — от сети природного газа»…
Он передохнул, пробегая глазами прочитанное. Почти все, что рисовал недавно в одном разговоре как сказку, кто-то давно перевел на бумагу и утверждал в жизнь. И даже про клубы сказано Женькиными словами: «Сейчас не бывает: появится клуб — и все решилось, дали квартиры — и нет проблем». И далее — насчет интереса к труду, возможностей образования, удовлетворения «своих эстетических и духовных запросов». Итак — сбывалось!..
У Степана занималось внутри от какого-то торжества, и так и рвалось наружу: «А я что говорил? Вот именно это я и говорил!» И в то же время тревожное, какое-то зыбкое состояние не позволяло сидеть на месте, несло по деревне.
Воронков к статье отнесся хладнокровно: «Да ну, — сказал он, стоя в раздумье возле двора, — это так, молодежь хотят в совхоз привлечь… Когда-то они еще развернутся… Я вот думаю — где кирпичи брать, надо дом на фундамент ставить, опять бревно из подбора выпало, да и холодно зимами; когда на фундаменте, все-таки снизу не поддует. А то Катерина жалуется…»