Тополь цветет: Повести и рассказы

— Не связывайся с ними, не лезь! — ухватилась она за него.

Степан оттолкнул ее, оттолкнул на мосту Валерку, вышел на крыльцо.

— Ну, чего надоть?! — заорал с ходу.

Вокруг двора, под ветвями и под березами у Бокановых метались какие-то фигуры.

Степан стоял, чувствуя, как наливаются чугуном руки, сжимающие ружье, как светлеет и ширится в груди, как бывало, когда приходилось ходить в атаку. Фигуры сбились на лужайке у колодца под старою липою. Теперь он видел — их было пятеро, все пьяные, распаленные.

— Ну! — вызверился он на них.

Длинная очередь мата забила из черного рта на толстом большом лице, возникшем в свете, падавшем из бокановского окна.

— Ах ты, зевластый! — Степан клацнул затвором. — Я т-тебя остужу!

— Испугалися, как же… Достану, погоди, твоего кобеленка! Поехали, мужики, он еще нахлебается… — и снова мат, с перекрутом, унавозил воздух.

Тени рванулись, заметались над кузовом, машина завелась, начала разворачиваться. Степан подождал, пока красные огоньки сгинули в прогоне.

Татьяна с пожелтевшим, обвядшим лицом стояла посередине избы, сцепив ладони у груди. Валерка и Люська, оказавшиеся тут же, сидели не шелохнувшись.

Степан водворял ружье в угол за шкаф, когда дверь растворилась и явился Юрий.

— Погуляли? — прохрипел Степан.

— Ты что?! — взвизгнула вдруг Татьяна не своим голосом, что уж никак не было на нее похоже. Степан даже сморщился. — Ты что натворил, признавайся, гад?

— Ничего, — Юрка глядел в темный провал окна над белой занавеской и обирал с груди приставшее сено. — Двинул пару раз Митьке Пыркину — он и свалился. Пьяный был, не догнал.

— За что? — глухо спросил Степан.

Юрка молчал, все обирал сено.

— Ну… за кого?

— Так, по пьянке.

— Ты не крути! — крикнула Татьяна. — По пьянке. За эту небось, за свою… — и она обозначила непотребным именем ту, которая все перевернула в их доме. — Этот Пыркин, где увидит ее, охальничает, а ей хоть бы что, извертелась вся. К кому хошь подкатится, к Боканову подкатывалась.

— Ну ладно, закройся! Тебя что, Боканов волнует?

— Ты кому говоришь?! — взревел Степан. — Матери говоришь!

— А что она — мать, а травит меня?

— Гляди, образованные стали, — передернулась Татьяна.

— А моя жизнь ее не касается.

— Я ей дам — не касается! Я ей дам… — задохнулась Татьяна.

— Ничего ты не сделаешь, — махнул рукой Степан и пошел к двери.

— Сделаю! Сделаю! — дробило ему в спину.

У него дрожало внутри, тряслось. Спустившись с крыльца, подошел к Астону, тихо поскуливавшему в темноте, нагнулся, запустил руку в шерсть и сел на чурбак. И долго сидел так у будки на чурбаке.

Пробилось несколько звезд, а месяц так и не выдрался из мути, заволочившей ночь. Нескладно шло все в Степановой жизни.

15

Перевалило за середину сентября, а в лесу еще попадались грибы. Большие масленые рыжие шляпы начавших седеть, но еще крепких белых торчали в ельнике, на белоусе, на игольнике — во всех местах, считавшихся грибными, — грибники давно пропали, они, как охотники или рыболовы, знали свое время. В конце августа по лесу вдоль шоссе стояли автобусы, а в деревне не было человека, чтобы не сходил хоть раз в день за грибами. Степан бегал до работы на ту сторону, за реку, кое-чего нахватывал — в обширных запутанных тех лесах всем места хватало. Правда, по воскресеньям и субботам деревенские не лезли туда: слишком много народа — шум, гам, перекличка, сбитые, поверженные валуи и мухоморы и по всем лесным дорожкам — белые стерженьки обезглавленных сыроежек.

Теперь он обходил свои леса, с детства знакомые елки, поляны, балочки, опушки — торкнется в голову сук, проскребет по спине — все как давным-давно, еще при деде — необъяснимый покой входил в него в этих местах.

Он бродил по пустому притихшему лесу, вороша сапогами листья, усыпавшие землю, и думал, что Серега Пудов в этом году не успел даже ни разу за грибами сходить. Нет Сереги, а все катится своим чередом: скошенное вспахали под зиму, посеяли озимые; рожь Беату скосили, десятого сентября стоговали солому — здоровенный стожище поставили, и его уже перевезли к Сапунову — укрывают картошку, сложенную в бурты, силосные траншеи — очень важно правильно укрыть их соломой, а поверх нее землею, иначе промерзнет — иногда до самой массы прорубают ледяные глыбы.

Еще немного — и морозец прихватит землю. Уже с вечера трава скрежещет под ногой, а по утрам — белая, стылая, в изморози, так и похрупывает. В избе после ночи холодина, издрогнешь, пока затопишь печь. Начали устанавливать печечки на зиму, Степан тоже слазил на горницу, достал трубы.

На работе задержка: дядя Григорий ушел из бригады — трудно после смерти Сереги на стройку ходить, Воронков разболелся, а новых рабочих не могут найти. Да Степан и рад, дома дел невпроворот, Татьяна опять целыми днями на ферме — напарница ногу сломала, Люська с Валеркой в школе да с уроками, Тамара уехала в интернат десятый класс кончать — в Редькине только девятилетка, Юрка хозяйством не интересуется.

Второй год стоит у двора поленница, до снега нужно дрова перетаскать во двор. И новых хорошо бы кубов десять выписать.