Тоска по Лондону

— А дальше то, что ты намозолил глаза этой своей праведностью. Взяток не брал. Дела делал только для них, даже не зная, что делаешь, сам оставался чистенький. От тебя не было средства, только убить или вытурить вон…

— Что и сделали путем подталкивания в угаре всеобщего отъезда… Ну, ладно… А потом? После моего убытия? От какого задания ты отказался, что они тебя так?..

— Где ты набрал этих деликатесов? Смотри, как ты устраиваешься. Городской Сумасшедший, а тут и соленья, консервы, паштеты…

Рассказать ему, как из моей печени тоже едва не был приготовлен паштет? Этим его не разжалобить, не в таком он месте. Первая часть задания выполнена, вторая провалена. Когда ЛД напускает на себя непроницаемость (кончай работу, вытирай тисочки. Он либо с ироническим терпением станет отталкивать вопросы, либо взорвется на чем-то, в чем я ни сном, ни духом не повинен.

И я не удержался:

— Ну и как — причаститься государственных тайн? Возвышает? Ты же понимаешь, что был главным спецом по личности жалкой и ничтожной.

— Ты не был жалкой и ничтожной. Я был жалкой и ничтожной.

— Ничтожные не сидят в тюрьмах по столько лет. — Он блеснул очками и выразительно оглядел стены. — Твое наказание не адекватно преступлению. Это как если бы приговаривали к смертной казни за превышение скорости в Штатах. Это даже не групповое дело. Из двоих так называемых соучастников один оправдан, другой получил условный срок. А ты…

— А гуся ты привез? Жареного гуся?

— Можем мы наладить переписку? Ты ведь такой мастер писать…

— Нет, — отрубил он.

За дверью топот сапог, ключ проскрежетал в скважине, вахтер внутренней службы с пистолетом на поясном ремне, глядя поверх моей головы, назвал фамилию Опекуна: «K начальнику!»

— Я только приехал…

— K начальнику, — повторил он и шагнул в комнату.

ОПЕРАЦИЯ «С БОРОДОЙ»

(продолжение)

Ох, это состояние… Виски сжимает, затылок ломит, в груди ком, лицо в паутине… Такое состояние предшествует клинической смерти, а надо жить, некуда деться. Не умирать же на глазах у эдакого дерьма.

— Это надолго? — спрашиваю. Дурацкий такой вопрос. Страж идет сзади, даже руку в карман не сунешь.

— Там скажут.

— Мне надо в туалет.

Я отошел к стене и остановился так быстро, что он по инерции сделал еще шаг и оказался лицом к лицу со мной. Если дело так плохо, что и в туалет не пустят, тогда уж все равно.

— Мне в туалет надо, понял? В сортир. И прошу обращаться со мной на вы, я не заключенный под номером, поняли?

Это «понял» и «поняли» я употребил одно за одним не намеренно, но как-то они на него повлияли. Никто не желает даже с крысой осложнять отношения так, чтобы не оставить ей выхода: крыса прыгнет в лицо. Он неразборчиво выматерился и сказал: там будет по дороге.

В туалете не засиживался, только открыл свой острый, как бритва, маникюрный ножик и переложил в правый карман. Зачем? Видно будет. Девиз штата Нью-Хемпшир, там я когда-то недолгое время работал: «Живи свободным или умри».

Страж распахнул дверь, я увидел стол, ни единого предмета на нем, понял, что стулья привинчены к полу, что здесь в любой момент все в боевой готовности, номера не проходят, нарушения воздушного пространства невозможны и шансов у меня нет. Дверь захлопнулась, я не услышал удаляющихся шагов конвоира, он остался в коридоре. Со стены на меня глядел все тот же шибздик, который у них здесь вместо бога, а под ним стоял громадного роста детина в подполковничьих погонах.

— Здравствуйте, — сказал я. — Чем могу быть полезен?

Подполковник расстроился. От внезапного вызова и провода по коридору он, наверное, ждал большего. Но и я не переиграл и сдержал рвавшееся с губ: «Не угодно ли вам предложить мне присесть?» Нарываться не стал. Ну, а страх, что поделаешь, он был, конечно, но не того размера, чтобы с ним не справиться. И причиной… Вот снова мишень для каждого стрелка. Ибо речь снова пойдет о роли туалетов в моей жизни.

Исток моего самообладания — трехминутная пауза в туалете.

ТРИ МИНУТЫ МОЛЧАНИЯ. Люди живут и умирают. Вопреки установившемуся мнению Двум смертям не бывать, а одной не миновать, первая часть отчаянной поговорки не совсем стала верна. Новая отрасль медицины — реанимация (сделала смерть источником некоторого не очень точного, но все же познания. Титские медики проделали определенную работу в этой области, опрашивали возвращенных к жизни людей — что они испытывали там, за порогом?

Опрашиваемые разделились на три категории.

Одни ничего не помнят и ничего не могут рассказать.

Другие помнят все, но не желают беседовать. Похоже, что затаили впечатления как сугубо интимные и не желают делиться ими.

Третьи помнят и рассказывают. Перед ними в последний миг с невероятной быстротой прокрутилась лента прожитой жизни. В отличие от снов, это всегда была цветная лента.

Так прокрутилась моя жизнь за три минуты в тюремном туалете.

Я увидел себя мальчиком, с обожанием взирающим на взрослых. Конечно, зачат я непорочно и семья моя — явление во Вселенной бесподобное.

Блаженны дети, умирающие в этой вере. Почему Ты не прибрал меня тогда? Я улетел бы на небо.