Тоска по Лондону

А он философствовал: чем тише обставлено мое возвращение, тем оно прочнее, ибо не всколыхнет массу завистников и врагов в среде моих собратьев по перу…

Слушай, Док, я вовсе не возражаю против тихого возвращения в нормальную старость, но не собираюсь еще раз с самого начала ее благоустраивать. Свою известность Городского Сумасшедшего, свой пьедестал готов променять на другой пьедестал, но не ниже, потому что я маэстро, Док, и мне шестьдесят, и я не могу в этом возрасте карабкаться наравне с проворными выпускниками ВПШ, у этих мальчишечек такие локти!.. Но я же просил тебя дать обыкновенный локальный материал, завопил он, репортаж без проблем, да еще таких! Скажи, Док, почему ты решил, что твой вариант наилучший? Да потому что знаю, что им нужно. Откуда? Оттуда, откуда и тебе, умнику, надо бы знать. Ты уверен, что умеешь читать титскую прессу лучше меня? или у тебя есть источники, о которых мне знать не положено и с которыми ты договаривался о моей судьбе или кто-то с тобой договаривался о моей судьбе, что одно и то же?.. На лице его отразилась оторопь, он помотал головой и сказал: нет, этого я не могу, неси это сам. Скажи кому, понесу. Кому, кому, тем, кто за всем присматривает, вот кому, в палату мер и весов! Что ж, спасибо за точный адрес, другого материала не будет. Остаюсь городским сумасшедшим. А то, что со мной было — проверка и прочее, — записано, спрятано и станет достоянием после моей гибели. Она наступит в результате очередной рутинной проверки, вам придется-таки меня пришить, но не питайте иллюзий… — О чем ты, отче, кому это вам? Мне? (…придется либо пришить, либо терпеть в роли Сумасшедшего Писателя, но вы перестанете ходить в ореоле чистых духом покровителей диссидентов!

В этот миг — отчетливо помню — рванул мой фатализм: ни во что не вмешиваюсь, пусть решается само собой.

— Ты что, — задухарился Док, нагнетая оскорбленную невинность до красной черты, — ты мне угрожаешь?

— Будь здрав, — хладнокровно сказал я. — Ставь раком своих баб и не дуйся так, враче, опасно. Листочки оставь. На память об одном из пациентов. О несговорчивом таком. С этого часа, Док, ты более мне не врач, ты разжалован. У сумасшедшего мало привилегий, но одна из них — безумствовать. Second opinion, знаешь такое? Найду другого лекаря, женщину, одинокую и более сговорчивую. Адье, мон шер, бон аппетит!

Отечески потрепал его по плечу и ушел таким быстрым шагом, что догнал он меня уже в самом конце улицы Матюшенко, ррррррррреволюционного матроса, эвон какого решительного и непреклонного.

Мы постояли на углу, врач и пациент, ничего подозрительного, спокойные, благожелательные лица, но теперь уже он говорил, он один, я словно воды в рот набрал. Тут я и совершил промах: так собрался на молчании, так пересосредоточился, что, черт меня возьми, практически не помню его примирительного блеянья, а, главное, тона, а еще главнее выражения лица. Старался на него не глядеть. Слабость естественная, но непростительная. Глядеть надо было. В упор. Пусть бы он глаза отводил. Глядеть и слушать. Молча, без выражения. Я потерял решающую минуту. Остальные три-четыре не потерял, но было уже поздно, он сгруппировался.

В общих чертах, он молол о том, что не только я рискую, это, дескать, мое личное дело, но он рискует своей профессиональной репутацией: после лечения сильнодействующими препаратами пациент все еще настроен критически… Ну да, по идее я должен стать тихим идиотом со склонностью к бессмысленной болтовне (см. начало, о моей справочке), вот тогда с его репутацией все обстояло бы как нельзя лучше. Я смолчал. Но если я настаиваю… Смолчал… тогда черт со мной, он передаст это просто так, в виде иллюстрации моего образа мыслей и способа их изложения.

Поступай, как подсказывает тебе совесть врача и гражданина, сказал я и ушел.

Дело сделано. То, что упустил, упущено. Что ухватил, сложено в памяти на будущее. Ибо в жизни сей нет друзей. Есть враги действующие и враги потенциальные — так называемые друзья. (Вот к чему приходит закоренелый идеалист после головомойки в двух мирах. Нет иного способа сохранить идеалы, как умереть молодым. Иначе, сохраняя идеалы, теряешь здравый смысл. Тот, кто пытается сохранить идеалы насильственно, глупеет.)

И при этом, скажет Критик или даже ты, Эвент, этот Американец старается убедить нас, что верит в человека!

Ну, конечно, досточтимые. Верую. Иначе и вере в Бога конец. И в душу. И в мать. Таковы уж противоречия моей натуры. И вашей. Поковыряйтесь в себе, убедитесь.

Но что это? Какая нечистая сила занесла меня на Собачью горку? Здесь почва истоптана лапами доброго моего пса, здесь размытые склоны задворков, лопухи и будяки, неслышно проворачиваются флюгера на трубах пивзавода, здесь бегали мои дети…