Тоска по Лондону

— Поздоровляю тэбэ з вашим новым роком, хай Бох запышэ тэбэ в книху життя, — вдруг сказала она из-за двери.

Я вскочил: Рош-Ашана! И кто напоминает об этом?!

Лихорадочно накрываю на стол и сержусь, что Анна не помогает.

— Что там у тебя?

— Ничого, всэ нормально, — ответила она чуть придушенно.

Я приостановил готовку, но услышал звук душевой струи и вернулся к делу. Праздник!

Минут через десять позвал ее, она сказала — зараз. Через пять минут (щэ хвылыночку. Еще через пять — вжэ йду. Еще через пять открыл дверь без стука. Анна сидела на крышке унитаза, как на стуле, и глядела на меня. Одним глазом. Другой, заплывший, стал щелью с щеткой ресниц. Верхняя губа тоже значительно пополнела, а носик смотрел не только вверх, но и чуть в сторону.

Вот, сказал я, что такое дружба с несколькими мужчинами сразу, кто-нибудь уж обязательно возразит. Пошли, надо пропустить по рюмашке и попросить, чтобы за нас замолвили словечко там, наверху, и простили прегрешения, вольные и невольные, мы ведь совершаем их не по злобе, правда?

Сокол мой ясный, сказала она. Сидела не двигаясь и глядела на меня одним глазом, и не было в нем раскаяния, только тишь, да такая полная, что я стал перед нею на колени, чтобы оказаться вровень с этим удивительным оком, и она покойно притянула к груди мою голову и сказала:

— Один ты у меня на всем свете.

И я обмяк.

ГЛАВА 17. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

Листы рукописи разложены на полу, на столе, даже наколоты на заступницу-дверь. Компоную главы об отце-людоеде трудящегося человечества. О том, кто занимал эту должность в двадцатые-пятидесятые годы богатого потерями столетия.

Толчок к написанию изумляет и даже наводит на мысль об оккультной природе состоявшейся передачи. Откровение? сон? видение? Откуда такая масса картин, из какого таинственного источника? Сперва хотелось знать, теперь не уверен. Без уточнений сохраняю свободу. Никто не мешает мне сделать героем сюжета сутулого старика, державшего меня на руках на Красной площади в дождливый день парада Победы…

Да, кстати, что стало с синоптиками, предсказавшими солнечную погоду на это июньское воскресенье, ближайшее к 4-й годовщине начала войны? Живы ли? Что были сняты с должностей — это вне сомнений, я и сам снял бы: не ручайся, головотяп! Но — живы ли?

Людоедский сюжет лежит на виднехоньком месте, его не прячу. Критика пахана — занятие ныне поощряемое: есть на кого валить. Валить на него одного не собираюсь, но и ставить косоглазиков в известность тоже не спешу. Пусть зрит Косой, пусть убеждается в злокозненности моей, но — в прошлое обращенной.

Все-таки — кто был старик?

Когда-то в детстве, взиравший на новоявленное божество земное коленопреклоненно (зримый идол всегда желателен, удивляюсь, что молитвы свои наивные, детские возносил все же по другому адресу), слышал о каком-то его задушевном друге. Тогда еще не разглашалось, что задушевных он всех передушил. БорзоПисец в сценарии о Матушке-реке изобразил нечто для подачи реплик, на которые умно ответить можно. Такая роль любому из нас в жизни выпадала. Борзописцы напоют — заслушаешься. Былинники речистые. Кого они не славили…

Стыкую куски, согласую хронологию. Не будь я современник событий и не помни этих дат пересечениями со своей биографией, сроду бы мне этого не поднять.

Я — последний историк Великой Отечественной, помнящий дела не по рассказам, и мне обидно, что серьезные историки станут с применением научного аппарата разбирать биографию ублюдка и предполагать его участие в разработке операций, задуманных его Генеральным Штабом, помимо которого не было бы ни единой успешной операции в той кровавой войне. И не нужно было бы ссылаться на его имя в связи с фразой Одна смерть — трагедия, миллионы смертей — статистика, если бы кто-то взял на себя ответственность придушить маленького ублюдка в колыбели.

Но кто возьмется душить невинное дитя… Разве знаешь, что за дитя… Это — Божий промысел. Что ж Ты не промыслил, Боже? Опять скажешь придираюсь, но не сможешь заявить, что по мелочи. И детская смертность была тогда высокой. Притом как раз в семьях, где рождены оба злодея — и учитель, и ученик. Не те дети умерли. Как же оценить Твою работу?

Молчишь…

Ну скажи хотя бы о неисповедимости путей, о далеких целях, недоступных нашим коротким жизням и скудным умишкам…

Или — дай нам самим решать будущее на компьютерной основе: составим с грехом пополам десять миллиардов уравнений с десятью миллиардами неизвестных, кое-как решим, все лучше будет, чем Твоя лотерея… А?

Знаешь, Создатель, прямо скажу: созидать Ты созидаешь, но не властен над тем, что создал. О, мы все не властны над своими детьми, но — мы же не боги.

Одной лишь боязнью лишиться надежды объясняю свою и других веру в Твое могущество. Тянешь номера. Дергаешь наудачу рычаг Однорукого Бандита. И мы это знаем.

Да и верим скорее в душу, чем в Тебя.

Скажешь — не так?

Молчишь… Отругай же меня на худой конец!