Тоска по Лондону

Нежное сентябрьское солнце проникало сквозь ветви вековых деревьев и ласкало обосранные могильные плиты. Я счищал с бетонных надгробий тощий солдатский кал расквартированной по соседству воинской части, коей кладбище орлят определено в качестве легитимного сортира — подлый реванш задним числом за просрачку, устроенную орлятами предкам нынешнего титского воинства (и бормотал всего одну фразу. Ты будешь шокирован, Эвент, скудостью моего лексикона, бормотал вот что: «Ангидрид твою перекись борогидрата натрия». Вещества такого, по-моему, не существует, но термин достаточно длинен, элементы его имели отношения к моему инженерному прошлому, плодотворному, в отличие от литературного настоящего. Поймав себя наконец на борогидратном бормотании, заткнулся и пошел, куда глаза глядят, хоть глядеть никуда они не желали. У первого же автомата была густая тень, я остановился и вдруг снял трубку и позвонил ЛД. Ну как, спросил он, доволен? Между прочим, прими в соображение еще вот что: благородство и принесение себя в жертву в пользу ближнего, и вся прочая галиматня (нарочно так выпендривается, хоть и знает верное слово, это он сарказм свой так изливает) вовсе не приводит к тому, что эбщество (опять!), друзья или даже родственники его благородия платят ему тем же, отнюдь. Все ограничивется восхищением его благородия благородством — это в лучшем случае. А в худшем соболезновнием — дескать, что с дурака возьмешь! — и фразами типа «благородство его сгубило» или «так ему было удобно». Словно быть самим собою удобно. Или словно думаешь о том, сгубит тебя благородство или нет, когда делаешь то, что считаешь невозможным не делать. Так что и в будущем рассчитывать тебе не на что. Это ты понимаешь?

Понимаю.

Тогда — зачем ты здесь? Чтобы мучиться вопросами русской интеллигенции (что делать и кто виноват?

Сдавило грудь, и я выдал то, чего не выдал бы под пыткой:

— Кто? Я. Я один. Не мог жить, как другие. Не верил, что другие живут так. Так никто не живет, лишь мы вполовину, остальные вкладывают себя целиком в чувство к супругам, друзьям, детям. В раздаривании себя — смысл жизни. Да, любимый, приди в мои объятия, о любимый мой, вся душа моя и тело (все твое, и нет у меня другой мысли, как жить с тобой и умереть в одночасье!

Я был не прав. Никто так не живет. А я хотел только так. Вопреки проповеди разумности и играм в разные игры. Песнь песней — или ничто. С золотой серединой смириться не мог. Ушел, сохраняя хоть собственное чувство. Ушел, чтобы тебе помочь, чтобы хоть в дружбе состояться…

— И попал на то же. Максималист, может, все дело в тебе? Такая мысль не приходила тебе в голову?

— Гнусное ты и подлое порождение ехидны, — сказал я и поплелся в свою конуру — сесть за машинку и думать. Думать могу лишь за машинкой, иначе скудный разум мой не включается. Наверно, это профессиональное. Большинство инженеров — если они не гении, конечно, — мыслят с карандашиком и бумажкой в руках.

А помыслить было о чем. Информация Балалайки концептуально переворачивала все.

Но я не успел, пришла Анна.

Полноте, поморщится Критик, фрейдеологически на все четыре ноги подкованный. Эта женщина — проекция любого мужчины в живой и, видимо, аппетитной плоти, чудо оживленной Галатеи, а все эти гримасы — кокетство и нагнетание страстей вокруг да около. На самом деле результат очевиден.

Что ж, возможно, Критик прав, может, я и впрямь кокетничаю и чего-то нагнетаю. Со стороны виднее. Возражение одно: никакие результаты в жизни не очевидны. Поживем — увидим.

… Она уже закончила свой монолог, я даже не заметил когда, и пристраивалась ко мне, бархатный бок ее дышал, вздымаясь и опадая, губы пришли в движенье…

Дальнейшее — молчанье.

Еще не начинало темнеть…

Утром она разбудила меня поцелуями и неприличными намеками. Я сердито отказался. Она быстренько оделась, причесалась и — вернулась к моему ложу. Опустилась на колени и стала целовать меня, как маленького, шаря ладонями по всему телу. Я не отвечал и не сопротивлялся. Мягкие пальца гладили, волосы щекотали… она стала делать что-то еще… она добилась своего…

И умчалась, а я уснул.

Во сне видел что-то пустое и высокое и парил там под куполом, он поднимался надо мною, я возносился за ним. Рядом, почему-то по земле, грузно трусил мой старый добрый пес. Мелькали тени, я пытался узнать их — тщетно.

Проснулся в невесомости, истолковать которую предоставляю специалистам-сексологам, потягиваюсь, открываю глаза — и на душу наваливается тяжесть.

Пришло суровое время сказать правду. По мере сил я готовил тебя, Эвент, и Вас, благожелательный Критик. Рассыпал намеки, не обольщал насчет жизни. Паскудная жизнь наша такова, что всякое может случиться и в конце концов случается с каждым из нас.

Со мной в этот раз случилось так: вспомнил о визите Балалайки и о том, что уже более шести лет отбывает свой десятилетний срок заключения в лагере строгого режима мой Лучший Друг.

ПРУДЕНЦИЯ

По мере развития науки язык ее обогащается новыми понятиями.