Тоскана, нарисованная вином

– Понятно… – невесело пробормотал я. Надо будет с Массимо поговорить на эту тему, – решил я для себя твердо. А пока – доедать мороженое и ехать в Монтепульчано. – Послушай, – начал я нерешительно, – обменяемся телефонами? Вдруг тебе не с кем будет мороженое поесть, тогда я составлю компанию, – предложил я почему-то оправдывающимся тоном. Я подумал, что предложение мое звучит странно, если не сказать неприлично, а я совсем не хотел, чтобы она меня неправильно поняла.

– Я с удовольствием! Спасибо тебе, ты такой расчудесный! – все-таки обняла она меня и чмокнула в щеку.

Какая ласковая. Прям как мой Аранчино.

Несмотря на то, что я страшно смутился от ее проявления чувств, мне было чертовски приятно видеть искреннюю радость и признательность в ее глазах.

Джойя сняла с плеч рюкзак и начала в нем рыться, как белка, раскапывающая свои запасы орешков. Нда… Если даже она не забыла где-нибудь свой телефон, он наверняка окажется разряженным, – почему-то подумал я. Мне казалось, что она, как и любой ребенок, крайне рассеянная и преспокойно может выйти в школу, забыв прихватить рюкзак с учебниками и тетрадками.

– Только сегодня навела тут порядок, а все равно ничего не найти, – пробубнила Джойя.

Я покосился на ее рюкзак, чисто из любопытства стараясь заглянуть внутрь. «Порядок» в нем являлся олицетворением понятия «вселенского хаоса». Чего там только не было! Она будто прямо сейчас собралась на детскую вечеринку аниматором. Тетрадка, блокнотик, фломастеры, какие-то тюбики, ленточки, даже воздушный шарик! Сдутый, к счастью. Оставалось только неясным, как она все это туда запихнула.

– Ты уже работаешь аниматором? – поинтересовался я.

– Нет, это я с утра с соседской девочкой сидела, – проговорила Джойя. – Вот он! – с победоносным видом выудила она из недр рюкзака мобильник: доисторический кнопочный динозавр, которым можно орехи колоть.

– Уверена, что он функционирует? – не смог я скрыть иронии.

– Если ты надеешься задеть меня, обидеть или просто испортить настроение, то напрасно. Мне настроение может испортить только отец Массимо. А ты слишком хороший.

Я приподнял бровку.

– С чего это ты взяла? Я очень вредный по жизни.

Джойя осмотрела меня оценивающим взглядом с головы до пят, потом равнодушно отвернулась к телефону.

– Ты не вредный. Ты избалованный фортуной, – изрекла она.

– Избалованный?! – пораженно уставился я на нее. – Может, еще белоручкой меня назовешь? – с сарказмом спросил я. И почему все вокруг меня считают именно таким?!

– Не назову. Я об этом ничего не знаю, – изрекла Джойя.

– А про избалованность фортуной что знаешь?

– Вид у тебя такой: заласканного родителями столичного фраера. Но замечательно, что ты не зазнаешься и имеешь большое сердце, – солнечно улыбнулась она. – Так ты не передумал обменяться телефонами?

– Я не зазнаюсь и имею большое сердце, потому что я самый обычный человек. И если уж на то пошло, то судьба меня не балует, и в данный момент я нахожусь в бракоразводном процессе, что нагоняет депрессию, знаешь ли…

– Ты не в депрессии. Ты просто попал в ситуацию, когда привычная скорлупа, в которой тебе было тепло и уютно, раскололась. И теперь ты ищешь новый уютный уголок. Но любовью тут даже не пахнет.

Это было уже слишком!

– Откуда ты знаешь?! Я вообще-то любил свою жену! – возмутился я, впрочем, не сильно уверенно. В любом случае, что может знать о моих чувствах эта юная рыжая особа?

– Скорее пасту, которую она тебе готовила. Или что-то в этом роде. Не знаю. Но никакого страдания в твоих глазах нет, – заявила Джойя безапелляционно.

Моему возмущению не было предела. Я открывал рот и закрывал его, как рыба, не находя слов.

– Да брось возмущаться, – рассмеялась Джойя. – Лучше поищи ту, которую полюбишь, будучи в состоянии жить в одиночестве.

Я посмотрел на нее, как на профессора по математике. Мало того, что я в принципе никогда не понимал, о чем он толковал у доски, но когда он одной рукой чертил график, другой писал формулы, сопровождая свои художества пространными объяснениями, потом внезапно где-то что-то стирал и дописывал в другом конце доски, а затем с улыбкой щуки спрашивал: «Ну? Что теперь вы можете рассказать мне о параболе?», я всегда ощущал себя недоразвитым жирафом. Абсолютно то же самое, давно забытое чувство я испытал сейчас.

– Если ты полюбишь ее просто за то, что она существует, а не за то, как она вкусно готовит, ты будешь дарить себя, а не потреблять ее дары. А любовь – это дарение. Себя, своих чувств, своего времени, желаний, – проговорила Джойя задумчиво.

– Ты прочитала много умных книг?

– Нет, я просто знаю, что такое любовь. Мои родители не готовы были подарить мне даже месяц своей жизни, когда я гостила у них в Германии. Они не готовы были подарить мне себя, свои мечты, свою любовь. Они не любили меня за то, что я просто появилась, а ведь говорят, что родительская любовь безусловная, инстинктивная. А своим бабушке и дедушке я никто, по сути своей, но они мне подарили так много своего времени, любви, делили со мной свои стремления и желания, и все просто так.