Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

Пушкин создал высокий, классический в своей уравновешенности и кажущейся легкости канон. У него не было и не могло быть последователей, потому что каноном искусство жить не может[695] ‹…› Пушкин наконец становится нашей настоящей, несомненной, чуть ли не единственной традицией. ‹…› Отдаленность, которую почувствовали мы от Пушкина, пройдя сквозь символизм и вместе с футуризмом очутившись в хаосе революции, есть отдаленность та самая, которая нужна для нашего восприятия[696].

Для обзора 1922 г. характерно сочетание двух взаимодополняющих подходов: постулирование первенствующего места Пушкина в истории русской литературы и, шире, культуры – и пристальный интерес к специальным пушкиноведческим исследованиям и публикациям. Мирский был первым, кто привлек к ним внимание в англоязычной печати.

Исключительно важно и то, что Мирский был не просто нейтральным посредником в этой трансляции между российской пушкинистикой и западными славистами. На самого Мирского коренным образом повлияли и эдиционные принципы современной российской пушкинистики, и новейшие аналитические работы. Так, основополагающим для него стал тезис, изложенный В.М. Жирмунским в 1919 г. в работе «Задачи поэтики» и ставший известным Мирскому по публикации 1921 г. в журнале «Начала». В своей англоязычной рецензии 1922 г.[697] Мирский суммирует основные тезисы Жирмунского и безоговорочно их поддерживает:

Одним из наиболее убедительно обоснованных результатов изучения Жирмунским Пушкина является вывод, что стиль Пушкина тесно связан с классическим стилем XVIII в. И что, с другой стороны, позднейшие поэты XIX в. в своем стиле не были последователями Пушкина, но продолжали романтическую традицию, которую принес Жуковский из Англии и Германии. Главные характеристики стиля Пушкина – это редкие метафоры и весьма традиционное их употребление, его исключительное пристрастие к тропам метонимического типа и его совершенное владение «логикой речи». Всё это более или менее угадывали все, кто изучал Пушкина, но Жирмунский дает этому убедительность научного факта[698].

Описание поэтики Пушкина через метонимичность его стиля и укорененность в классицизме XVIII в., заимствованное Мирским у Жирмунского, а также тезис об отсутствии пушкинской традиции в русской поэзии XIX в. найдут свое выражение в статье Мирского о Пушкине (1922), в книге о Пушкине (1926)[699], в антологии «Русская лирика», в книге «История русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского (1881)» (1927).

В июне 1923 г. в том же журнале «The Slavonic Review» Мирский опубликовал большую статью[700], которая стала его первым развернутым высказыванием о Пушкине. Мирский задается целью «‹…› объяснить российский культ Пушкина» английскому читателю. Итог, к которому он приходит, таков: «‹…› те, кто хотят знать ответ, должны читать Пушкина по-русски; тогда, быть может, они поймут, почему даже в страшнейшие дни интеллигентской дикости Пушкин инстинктивно воспринимался как наше почти единственное связующее звено с искусством, здравомыслием, Европой и человеческой цивилизацией». Ф.Р. Буллок говорит о восприятии Пушкина Мирским в этой статье как «аристократического классициста» («an aristocratic classicist»)[701]. Последующие высказывания Мирского о Пушкине будут в значительной степени развитием тезисов статьи 1923 г.:

– Место Пушкина в истории русской культуры: «Пушкин – это последний цвет ‹…› специфической цивилизации, ‹которая› зачата Петром Великим ‹…› и начала разлагаться при Николае I. ‹…› Гений Пушкина был создан высокой и специфической космополитической цивилизацией русского дворянства».