Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

‹…›
Я хожу, как дождь стучу,
Я, как дряхлый гром шепчу,
Я как стáра – то хочу,
Что невемо даже чорту!
Жолты щеки, рябы: дробь.
И сертук мой жирный, чорный,
Весь точь в точь, еврейский гроб.
– Я прошедший человек,
Я бродящий человек.
Я хотящий человек[1134]

.

Другим полем, где интересы Гнесина и Чурилина совпадали, был Театр им. Мейерхольда (ТиМ). Оба поддерживали творческую связь с режиссером, который, в свою очередь, отдал дань гнесинской теории, используя его методику в театральных постановках[1135]. Возможно, именно в пространстве этого театра еще в 1920-х гг. окрепла дружба композитора и поэта, по крайней мере сам Чурилин относил начало своих контактов с режиссером ко времени активного сотрудничества с ним же и Гнесина: «‹…› с 1924 – соратник Маяковского, Асеева, Мейерхольда», – писал он в одной из автобиографий[1136]. Отметим, что в тот же период, продолжая разрабатывать национальную тему, композитор создаст известную сюиту «Еврейский оркестр на балу у городничего» (op. 41, 1926)[1137] для знаменитого мейерхольдовского спектакля «Ревизор» (1926).

В начале 1930-х Гнесин и Мейерхольд стали желанными гостями на литературных вечерах Чурилина, и нередко в его письмах оба имени появлялись рядом, что свидетельствовало о своего рода импровизированном дружеском союзе между композитором, режиссером и поэтом[1138]. О том же говорит и юбилейное приветствие, приподнесенное Чурилину от труппы мейерхольдовского театра к «25-летию» его творческой деятельности; в его основу было положено эссе, принадлежащее перу М.Ф. Гнесина и посвященное чурилинской «песенной» поэзии начала 1930-х гг. Гнесин вкладывал в понятие «музыкальность» (в применении к текстам поэта) важные для футуриста характеристики: «словотворчество», «звукоуподобления», полиметричность[1139]. Отметим, что и годом ранее планировалось выступление Гнесина на ту же тему. Так, под впечатлением от генеральной репетиции все того же «Ревизора», «самого удивительного в мире спектакля», Чурилин (30 июня 1932 г.) писал Мейерхольду о своем желании читать стихи перед труппой театра:

‹…› если Всеволод Емильевич ‹так!› ратифицирует мое предложение, я хотел бы в свободный день труппы выступить пред ней с чтением избранных своих opus’ов

если это удобно, я буду читать пред ними и свое посвящение Мейерхольду-Райх – о Ревизоре[1140].

ассистировать мне в передаче стихов будет моя чтица А.Д. Макаревская[1141] бывшая ваша актриса, с которой я работаю.

вступительное предложу сказать Н.Н. Асееву

концовку (о впечатлении) – вам, дорогой старший товарищ, Всеволод Эмильевич.

Со вступительное ‹так!› – об отношении этих стихов к музыке – М.Ф. Гнесин[1142].

Программа – утверждается редколлегией: Мейерхольд – Райх – Гнесин – Асеев – Чурилин – Каменская[1143].

Скажем еще несколько слов о тех литературных встречах и юбилеях, организацией которых Чурилин активно занимался по «возвращении» в литературу. Как правило, они носили условный и практический характер, но редко получали желаемый результат. Тем не менее фрагментарные свидетельства об устройстве чурилинских «чтений», оставшиеся в его переписке, дают некоторое представление о той литературно-театрально-музыкальной среде, частью которой старался стать в это время поэт, периодически выпадавший из культурного контекста. В этом отношении М.Ф. Гнесин, действительно ценивший его творчество, сыграл немаловажную роль посредника в музыкальных контактах поэта. Кроме того, в письмах к композитору Чурилин нередко «составлял» списки гостей, среди которых фигурировал и сам адресат (порой упоминаемый, как и Мейерхольд, с особым почтением – в третьем лице):