Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

‹…› поддержка меня Гнесиным, Новицким, Молотовым[1144], Богатурьянц[1145], Асеевым, прежде – Бриком[1146] – Пастернаком[1147], – Парнок С.[1148] – это лишь рекомендует меня как поэта, художника и мастера гран ар[1149], но тогда меня надо поддержать и далее Гнесину и хотя позднее, хоть на короткое время у Парнок. Это – просьба о поддержке, гордая и «правовая» – ибо если Гнесин, Гнесины устроили мой вечер – они не ошиблись. Я не уронил себя и место в грязь. Прошу притти ‹так!› хоть и на минутку к Парнок[1150].

Как видно из чурилинских «перечней», в число постоянных приглашенных входил сотрудник Наркомпроса, театровед П.И. Новицкий и его жена Е.Р. Багатурьянц. Они также принадлежали к старым знакомым поэта, дружба с которым началась, судя по всему, в Крыму, в период Гражданской войны и революции. Об их общей одержимости литературой в то время Чурилин вспомнил в своей «Тяпкатани»: «Вот Вновевицкий Савл Иааанч ‹Новицкий Павел Иванович›[1151] и вот Аура ‹Лаура›[1152], вожди подпревкома и революции, а какие веселяки и читаки стихов-прозы в морозы дней, в буране ночей, в дожди свинчаток стихов, бивших из подполья ‹…›»[1153]

Приведем еще несколько фрагментов из писем к Гнесину, с перечнями приглашенных. В письме от 5 ноября 1932 г. Чурилин вновь вернулся к той же идее в надежде сформировать «комиссию» «не по похоронах а по рождению поэта»: «В составе: Председатель – М.Ф. Гнесин. Члены: П.И. Новицкий, Е.Р. Богутурьянц ‹так!›, Н.Н. Асеев, О.М. Брик, Е.Ф. Гнесина[1154], С.А. Богуславский[1155], Н.С. Вертинский[1156] ‹…›»[1157]

Адресованная композитору просьба прийти на чтение и отбор стихов была повторена и еще в одном, недатированном письме: «Будут Синяковы[1158], Перцов[1159], Иван Шамурин[1160], м.б., Новицкий – у меня 10–11 вечера ‹…› принесите бут‹ылку› вина. Меня надо поддержать присутствием – кстати, послушать новое хорошо бы выступление Льва Шварца»[1161].

Возвращаясь к истории творческих связей Чурилина и Гнесина, остановимся на эпизоде наиболее тесного и вместе с тем драматичного их сотрудничества, который пришелся все на тот же 1932 г., когда соавторы получили заказ от Наркомпроса на написание «национальной» оперы, посвященной 10-летию Адыгеи (Адыгейской автономной области). Начало большого оперного проекта почти по датам совпало с принятием известного постановления ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» (23 апреля 1932 г.), ускорившего внедрение соцреализма в искусство и поворот к «большим жанрам». В этой перспективе продолжалась и реорганизация оперного дела, в частности в театр для сотрудничества активно привлекались поэты, писатели и художники, создававшие так называемые «творческо-постановочные бригады», причем общей судьбой таких «бригадных», или «лабораторных», сочинений стала их незавершенность[1162]. Тогда же «на сцену» ненадолго вернулись представители авангардного направления, уже с конца 1920-х планомерно вытеснявшиеся участниками пролетарских ассоциаций. В ленинградский Малый оперный театр, например, были приглашены авторы, которых Чурилин относил к близкому себе кругу: Асеев, Шкловский, Третьяков, Брик[1163]. В этом смысле неудивительно, что сама идея создания адыгейской оперы, или «музыкального спектакля», как о том не раз свидетельствовал Гнесин, принадлежала именно поэту – Чурилину. Уверенность в успехе, вероятно, подкреплялась и имевшимися связями в Наркомпросе, дружбой с П. Новицким, как потом и личным знакомством с А.С. Бубновым, который в 1931 г. сменил на посту наркома просвещения Луначарского. Последовавшие тем не менее неудачи сам поэт продолжал связывать с гонениями на него «рапповцев и рапмовцев»: это стало едва ли не сквозной темой его переписки (личной и официальной) 1930-х гг.

Итак, задуманное произведение планировалось завершить уже к началу 1933 г. Общий контур предполагаемого либретто прозрачно отразил идеологический заказ на новое «национальное» советское искусство: