Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

Подведем некоторые итоги. Русская пресса в Независимой республике Грузия значительное место уделяла современным грузинским стихам, публикуя их переводы, выполненные как русскими, так и грузинскими поэтами. Значительно реже в русской периодике появлялись прозаические произведения грузинских авторов, широко представленные только в журнале «Орион». Основное внимание русские издания уделяли поэтам, входившим в группу «Голубые Роги», тесно общавшимся с русскими гостями. Т. Табидзе, П. Яшвили, В. Гаприндашвили, Г. Робакидзе входили в редколлегии журналов «Ars», «Орион», «Куранты», «Феникс», газеты «Искусство». Соответственно, именно их имена чаще других встречаются на страницах этих изданий. В то же время другая часть грузинского Парнаса почти не представлена в русской прессе. Прежде всего, это, возможно, лучший грузинский поэт XX в. Галактион Табидзе, двоюродный брат Тициана Табидзе, прозаики М. Джавахишвили, К. Гамсахурдиа, которые главным образом интересовались грузинской литературной жизнью, необычайно интенсивной в эти годы.

Из истории ГАХН: требование твердой научности в немецкой традиции

Лийса Буржо

В настоящей статье рассматривается вопрос о научных принципах искусствоведческой деятельности Государственной академии художественных наук (ГАХН), точнее, то, как их видел вице-президент Академии и глава ее философского отделения Г.Г. Шпет. Мы утверждаем, что именно идея твердой «научности» исследовательской работы ГАХН приближала Академию к идеологии большевиков в 1920-е гг., когда культурная политика еще только формировалась в советском обществе. Полагаем, что понятие научности, на котором исследователи ГАХН основывали свою теорию искусства, во многом базировалось на традиции немецкой эстетики и «общего искусствознания» (allgemeine Kunstwissenschaft). В глазах новой власти связь с этим дискурсом придала работе гахновцев особенную серьезность (ее сравнивали, например, с экспериментами авангардистов).

Задача междисциплинарной академии была определена как всестороннее исследование всех видов искусств и культуры. По существу, амбициозный проект ГАХН требовал создания нового типа гуманитарного знания, способного установить взаимосвязь весьма разных отраслей науки[370]. Эта цель направила искусствоведческую методологию Академии в сторону общей гуманитарной науки как науки о духе, или Geisteswissenschaft[371]. Таким образом, научные цели ГАХН формировались в сильном контрасте, например, с работой русских формалистов, которые разрабатывали свою теоретическую и лингвистическую поэтику в рамках иной научной (эмпирической и позитивистской) традиции.

В нашей статье мы рассматриваем отношения Государственной академии с московскими (МЛК) и петроградскими (ОПОЯЗ) формалистами. Во второй половине 1920-х гг. все три группы обращались к вопросам поэтического языка, но разными способами и с разными целями. Отметим, что одну интересную общую черту между группами все-таки можно найти – она в их интересе к понятию «структура» (текста, художественного произведения и т. д.), которое было нововведением Шпета. Это понятие (применяемое именно к области гуманитарных наук) было адаптировано также к теориям формалистов, но, как мы стараемся показать, именно из-за их разногласия с гахновцами в понимании термина «научность» структура также понималась в формальной традиции иначе, чем Шпет изначально имел в виду.

Создание ГАХН и культурная политика большевиков

В первые годы после прихода большевиков к власти правящая партия не имела единой и четко разработанной концепции культурной политики. Можно все-таки предположить, что она с самого начала демонстрировала принципиальное намерение вмешиваться в дела культуры и искала правильную формулу для конструирования новой культуры на основе большевистской идеологии. Вместе с тем партия действовала прагматически: в 1920-е гг. она стремилась не только опереться на тех, кто был готов с ней сотрудничать, но и привлечь на свою сторону «все мало-мальски здоровые культурные силы»[372].