Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

После революции первыми сотрудниками нового режима стали авангардисты, и они довольно быстро заняли ключевые места, например в Отделе изобразительных искусств Наркомпроса. Одной из организаций, работающих при отделе ИЗО Наркомпроса, был Институт художественной культуры, или ИНХУК (1920–1924). Его деятельность проходила первоначально под влиянием «левых» течений в изобразительном искусстве. Важную роль в институте играл В.В. Кандинский, который развивал его в связи с такими творческими, учебными и научно-исследовательскими организациями, как ВХУТЕМАС и ЛЕФ. Но уже с конца 1920 г. отношения Кандинского с «левыми» художниками стали ухудшаться: более радикальные художники начали считать его программу «субъективной» (сравнивая ее с собственными формальными понятиями «объективного» метода)[373]. В начале 1921 г. Кандинский со своими сторонниками выразил желание уйти из ИНХУКа и основать новую научно-исследовательскую организацию при ИЗО Наркомпроса. Луначарский поначалу не собирался поддерживать две параллельные организации, но в конце концов согласился, и новая академия, РАХН (с 1925 г. – ГАХН), была основана в том же году[374].

Создание Государственной академии можно считать поворотным моментом в политике Наркомпроса: ГАХН стала своего рода убежищем для представителей академической традиции истории искусства, которые после Октябрьской революцииостались без институциональной поддержки[375]. Стремление власти найти дополнительную опору для большевистской политики в «здоровых культурных силах» оказалось, таким образом, особенно заметным именно в ГАХН, где соединились «все творческие силы в области искусства» и старшие специалисты работали вместе с молодыми научными силами[376].

Создателей Академии художественных наук и разные ее отделения объединяло «противостояние теориям левого авангарда, представлявшим новое “пролетарское искусство” как радикальный разрыв с прежней культурой и стремившимся утвердить идею этого разрыва в качестве определяющего принципа советской культурной политики»[377]. Ученые ГАХН появились на сцене культурной политики как хранители научной традиции и, по словам Ленина и Луначарского, преемственности культуры. В дискуссиях о культурной политике именно идея «научности» оказывалась своего рода альтернативой «левому» и «пролеткультовскому» проектам. Гахновская серьезность вызывала особенный интерес большевиков, которые поддерживали представление, что руководить культурой должны «компетентные люди, связанные с правительственным аппаратом»[378]. Действительно, ГАХН должна была стать экспертно-консультативным органом и высшим государственным учреждением, руководящим художественной жизнью страны[379].

«Благодаря заветам Ленина мы достаточно прочно усвоили себе ту истину, что новая культура может строиться только на фундаменте всестороннего усвоения старых культур», – пишет Луначарский в первом номере гахновского «Бюллетеня» в 1925 г.[380] «Но как одно сочетается с другим? Каким образом новый класс создает свою культуру?» Луначарский критикует авангардистские эксперименты ЛЕФа, которые, по его мнению, «давали или бессодержательность, или искусственное, на заказ, изложение в случайных для данного содержания формах, так сказать, агитационно-лозунгового материала». «Новые формы, – утверждает он, – могут только органически создаться в результате нового содержания. ‹…› Теперь, когда на первый план начинают выступать настоящие чувства, мысли и воля масс и отдельных представителей их, становится ясно, что доминирующей чертой искусства ближайшего времени будет реализм»[381].

Г.Г. Шпет в своих «Эстетических фрагментах» (1922–1923) также описывает правильную, по его представлению, форму послереволюционной культуры как «новый реализм». Философские и идеологические основания данной художественной теории Шпета еще недостаточно изучены, и вопрос о возможном параллелизме идеи «нового реализма», например, с развивающейся тогда идеологией социалистического реализма остается проблемой для будущих исследований. Заметим попутно, что в седьмой книжке журнала «Печать и революция», посвященной 10-летию Октябрьской революции, президент ГАХН П.С. Коган отмечает, что к Академии примыкает, среди других художественных организаций, Ассоциация художников революционной России (АХРР)[382]. В 1922 г. в своей первой декларации эта Ассоциация предложила термин «героический реализм», который должен был изображать «революционный быт»[383]. Эстетика группировки имела глубокие корни в русском реализме XIX в., идеалы которого они пытались реставрировать в ярком контрасте с художниками левых течений, но, как отмечает Ханс Гюнтер, художникам АХРР нужен был реализм не описательного, натуралистического склада, но реализм «высшего», идеального типа. «Фактически мы имеем дело не с реализмом, а с мифологией, облеченной в реалистическую одежду»[384]. Действительно, работы, экспонированные на первой выставке ахрровцов, были «очень далеки от новой действительности»[385].