Аламуди был влиятельной фигурой в американском мусульманском сообществе и официально взаимодействовал с администрациями Клинтона и Буша. Он занимался распространением доброй воли Государственного департамента США, часто посещая мусульманские страны от имени Америки (и за счет налогоплательщиков) в 1990-е годы. Он также основал программу мусульманских капелланов для американских военных.
Однако взгляды и связи Аламуди с самого начала вызывали подозрения. В своей речи, произнесенной в 2000 году в парке Лафайет в Вашингтоне, Аламуди воскликнул: "Мы все сторонники ХАМАСа. Я также сторонник "Хезболлы"". Аналогичное мнение он высказывал и в газетных интервью. Среди других обвинений в адрес Аламуди - значительные финансовые связи с боевиками "Аль-Каиды" и деловые отношения с людьми и организациями, которые позже были названы террористическими и подставными. Денежный след показал Аламуди не просто как подозреваемого человека с террористическими симпатиями. Он оказался в центре крупного международного заговора с целью убийства, который мог иметь серьезные геополитические последствия.
Аламуди признал себя виновным в нарушении IEEPA, даче ложных показаний в заявлении о натурализации и сокрытии от Службы внутренних доходов своих операций с Ливией и счетов в иностранных банках. Он конфисковал 910 000 долларов, полученных им в результате участия в ливийской схеме, и был приговорен к 23 годам тюремного заключения, но, в рамках соглашения о признании вины, ему не были предъявлены прямые обвинения в неудавшемся заговоре с целью убийства.
Даже несмотря на эти успехи, у нас не было волшебного, наглядного момента, когда ключевой курьер "Аль-Каиды" был пойман с наличными в терминале аэропорта. Оставалось надеяться, что выборочные проверки в аэропортах, как минимум, сделают более рискованными попытки "Аль-Каиды" перевезти деньги через границу в чемоданах и сумках.
К 2003 году халава и курьерские системы были не единственными нашими целями. Наш департамент продолжал использовать в качестве мощного оружия обозначения финансирования терроризма. Проблема заключалась в том, что спустя почти два года после 11 сентября цели становилось все труднее находить. Плоды, лежащие на дне, уже были собраны, и наши враги начали приспосабливаться к глобальному давлению на их финансовые сети. В правительстве США чувство срочности, характерное для периода после 11 сентября, начало ослабевать. Правило О'Нила "80/20" уступило место осторожному требованию стопроцентной уверенности в любых действиях, учитывая предполагаемые юридические, дипломатические и разведывательные издержки, связанные с публичными заявлениями. К этому добавилась растущая озабоченность международного сообщества по поводу агрессивного использования замораживания активов для разрушения сетей сбора средств - особенно в тех случаях, когда пострадавшие не имели прямой связи с терактами и не было четкого пути выхода из-под санкций.
Нам нужно было более точно использовать наши полномочия и процесс назначения для долгосрочного стратегического воздействия на террористическое движение, а также расширить международные усилия, чтобы учесть, как "Аль-Каида" и связанные с ней группировки адаптируются к давлению, которое мы на них оказываем. Нам нужно было найти и преследовать самых богатых спонсоров терроризма.
В Министерстве финансов мы рано поняли, что если террористы-смертники не могут быть сдержаны в момент приведения в действие взрывчатки, то их финансисты могут. Для многих финансовых спонсоров террористических организаций ведение священной войны не было основной работой. Они часто были успешными бизнесменами, которые одной ногой стояли в легальном финансовом и коммерческом мире, а другой - в мире насильственного глобального джихада. Поддержка террористов соответствовала их религиозному долгу и часто рассматривалась как форма закята (благотворительности). Аль-Каида" и те, кто поддерживал террористическое движение религиозными постановлениями (фетвами) и увещеваниями, часто говорили о том, что если человек не может сам присоединиться к физическому джихаду, то он обязан поддержать его финансово.