Три яйца, или Пистолет в задницу

А пока, но только между нами,

встреча с Вами - это шаг назад.

Я Устал искать, бродить ночами,

я себя уже не берегу.

Я опять не с тою, между нами,

но... смогу.

Я все перепутал на распутье.

Мой кумир, Распутин, был таков.

Все распутно, и я стал распутен,

назад сделав несколько шагов.

Я шагаю в гору шагом мерным.

Над обрывом. Солнце - мне в глаза...

Что мне стоит сделать шаг неверный,

шаг ... назад.

23-25 марта 1982

КОНАКОВО

Собирались поздно,

добирались долго.

Вот какие сосны,

вот какая Волга!

Здравствуй, Конаково!

Здравствуй, Солнце мая!

У меня сякого

девочка такая!

Водочки порядком,

чтоб залить желудок.

На двоих палатка.

Времени пять суток.

Ловят рыбу парни,

девушки готовят.

Ночью дух угарней,

кто-то сквернословит.

И пускай мешают

нам, шутя, ребята.

Мы любовь решаем

под аккорды мата.

На палатке сверху

со всего размаху

кто-то скок для смеху...

Чуть не сдох со страху.

Это уже слишком,

ну а ты довольна.

В тряпочном домишке

нам с тобой привольно.

Вечно рай не длится,

рюкзаки уложим.

И в Москве-столице

мы любовь продолжим.

Захмелев от клева

сосны обнимаем.

Знаешь, Конаково,

жди опять нас в мае.

Собирались поздно,

убирались долго.

До свиданья, сосны!

До свиданья, Волга!

Конаково, 4 мая 1982

ПЕСНЯ ГЕРОЯ ИЗ ШКОЛЬНОЙ ТЕТРАДКИ

Жил я на последней странице тетради,

на ней играли дети скуки ради,

в морской бой, в морской бой играли они.

Были на последней странице

крестики-нолики,

в крестики-нолики играли школьники,

так проводили они свои школьные дни.

Но кончена школа, спереди пропасть,

такая напасть,

теперь мне в тетрадке так легко пропасть,

исчезнуть в ней, исчезнуть в ней, исчезнуть

насовсем.

Хозяин тетради уже поступил в институт,

тетрадку со мной на костре мальчишки жгут,

и весело, весело, весело, весело всем.

С последней страницы тетради по физике

на землю я спустился по листику,

по клеточкам, по крестикам, по ноликам

пошел.

Я думал, люди не нули, нет на земле креста,

и клеток нет, выходит - есть, но нет на ней

Христа,

и все на ней, на ней нехорошо.

Люди бегут, машины летят, сейчас задавят.

Я сам виноват, я спускаться на землю

не вправе,

герою из тетрадки нет места на ней.

Рожденный на бумаге на земле жить

не может,

меня раздавили в пыли придорожной.

Но школьник другой рисует меня на стене...

май 1982

ЗАСТОЙНАЯ

Я напьюсь на буйной пьянке

на родимой на Таганке

у друзей да у подруг

под веселый песен звук.

У московского у франта

за душою нет ни франка,

но в душе его большой

вы найдете грусть и боль.

К черту шмотки, выпьем водки,

выпьем водки, дни коротки.

Но еще короче ночь!

Ты со мною спать не прочь?

Лунной ночью, лунной ночью

с ученицею порочной

у друзей да на виду

заглушу свою беду.

Был, не правда ль, чудный вечер?

Обними меня покрепче.

Ты меня ласкай, ласкай.

Исчезай тоска, тоска.

А наутро тих будто.

Что так муторно и мутно?

Ухожу я от друзей

к жизни будничной своей.

Ждут меня дела, заботы,

сослуживцы по работе,

ждут бумаги, ждут счета,

лишь не ждут мои лета...

Я напьюсь на буйной пьянке

на родимой на Таганке

у друзей да у подруг

под веселый песен звук.

31 июля 1982

ГАДАЛКА

Я летом отдыхал на Юге,

купался в море, загорал,

и по жене, как по подруге,

я очень сильно тосковал.

Цыганка как-то мне гадала,

она взглянула на ладошку

и, усмехнувшись, мне сказала:

"Твою жену сейчас ... как кошку".

Я было чуть не "двинул кони".

Цыганка молвит: "У мужей,

ты не печалься, на ладони

штрихи бывают похужей".

И улыбнувшись виновато,

заметив, что я попритих,

она добавила: "Женатый

всегда имеет этот штрих".

14 августа 1982

* * *

Я жил всегда на грани фола,

спонтанно, движимый судьбой.

Но даже в рамках произвола

старался быть самим собой.

Я, может, многое не сделал,

звезд, может, с неба не хватал.

Но, совмещая душу с телом,

я низко никогда не пал.

Поддавшись ветреным порывам,

я понял, в чем судьбы каприз.

Жизнь привела меня к обрыву

и указала путь мне вниз.

23 августа 1982

МОЕ ЗЕРКАЛО

(монолог молодого тунеядца)

В зеркало стены кирпичной

на ногах в земле без почвы

я смотрел после "Столичной"

взглядом вялым и непрочным.

Я оставил за стеною

женщину - гетеру ночи

и, теперь, блюя слюною,

вспоминал о ней и прочем.

Вспомнил детство золотое,

трезвость и ученость папы,

друга сердце разбитное

и под майонезом крабы.

Вспомнил девочку из школы,

третья парта у стены той,

за которой с биксой голой

развлекался, вдрызг обпитый.

Та же девочка исчезла

с моего да с горизонта,

села в самолета кресло.

Задержать ее - без понта.

Бикса голая за стенкой,

разновидность блудной девки,

в стенку тыкала коленкой

и рыгала без издевки,

как положено ей, блудной,

прошмаленной до отказа,

промышлявшей беспробудно

телом в поисках экстаза.

Я ничем ее не лучше,

ту я продал, эту предал,

третью мучал и замучал...

Пил и спал - такое кредо.

Не любил родных и близких,

уважал, ценил, не боле,

нервы их менял на "виски",

жил, не чувствуя их боли.

В отражении зеркальном

я увидел проблеск смерти.

Женщина смешком нахальным

все испортила мне, стерва.

Я дыхнул в зеркальный спектр

да дыхалкой спиртовою,

моей жизни сальный вектор

стал сосиской налитою.

Я не помню своих близких,

я забыл все институты,

я тягаю с биксой "виски"

и другие атрибуты.

У меня нет сил на дело,

на приличные заботы,

я беру девичье тело

и веду свои работы,

свои вздорные потуги

и позорные интриги...

Я в объятиях подруги