Кирилл мог бы попросить — или приказать, как это обычно получалось в его исполнении — трахать его сильнее, но вместо этого упрямо сжимал зубы и двигался навстречу сам, проталкивая член Лазарева глубже и резче. Голова была запрокинута назад, руки странно заломлены, и узкие длинные полосы мышц натягивались под кожей в такт каждому рывку Кирилла. Кожа на внутренней стороне рук была матово-белой и тонкой, и её детская уязвимость возбуждала так, как не возбуждали сейчас, наверное, ни стоны Кирилла, ни его движения. Лазарев отвёл глаза и уставился вперёд: там были занавешенное желтоватым тюлем окно, соседний дом и висевшее над его низкой крышей большое красное солнце. Оно каждый вечер стояло точно напротив, выжигая комнату пристальным светом.
— Я сегодня встречался с одним… — отстранённо, словно разговаривал сам с собой, произнёс Кирилл.
— С кем?
— Дрюнин знакомый. Мы списались… чтобы он мне город показал… Поводил… Ну, кроме этих долбаных музеев.
— И что? Показал? — Лазарев стиснул пальцы на члене Кирилла.
Тому должно было стать больно, но он лишь прикрыл глаза и шумно втянул воздух, а задница его судорожно сжалась.
— Мало. По таким местам лучше ночью ходить, — ответил Кирилл со слабой и довольной улыбкой.
— Меня не хочешь пригласить? — Лазарев сам не заметил, как начал вколачиваться в Кирилла жёстко и быстро, так, как с самого начала хотел.
— Нет, — засмеялся Кирилл, опуская руки и расслабляясь под вбивающимся в него Лазаревым.
Тот не мог сосредоточиться. Мысли путались, язык не слушался — он уже чувствовал в пояснице тающее тепло, которое начинало медленно стекать по позвоночнику вниз.
— Он меня к себе звал, — продолжал Кирилл, прерываясь на шумные, тяжёлые выдохи. — Я бы раньше… я бы точно пошёл, а теперь… из-за тебя… отказался…
Лазарев едва слышал. Он разжал ладонь и обеими руками вцепился в бёдра Кирилла, не давая тому пошевелиться, сжал, словно в тисках, и с глухим стоном, напоминающим сдавленное рыдание, кончил. Почти сразу же, ещё покачиваясь всем телом от затихающих волн оргазма, он снова начал дрочить Кириллу. Лазарев не сводил глаз с его лица и маленького захлёбывающегося рта, пока в руку ему толчками лилось тёплое тягучее семя.
Он не дал Кириллу опомниться — навалился на него, обхватил руками щёки и начал целовать. Кирилл отвечал мучительно и жадно, словно задыхаясь — точно так же, как три секунды назад кончал. Они долго целовались, наверное, впервые с такой открытостью, но то, что Лазарев чувствовал сейчас к Кириллу: влечение, благодарность и восторг — было покрыто липкой, маслянистой плёнкой стыда. Всё вязло в ней, словно выпачкавшаяся нефтью птица, которая не может взлететь.
От Кирилла он оторвался, когда подсыхающая сперма на руке начала остывать — стягивать и холодить кожу. Лазарев выпрямился и снова посмотрел в окно: нижний край солнечного диска уже ушёл за дом.
Кирилл поднёс руку к лицу — вытереть щёку. Он мазнул пальцами по мутновато поблёскивающему пятну, коснулся ими губ, а потом провёл по подушечке языком. Движение было осторожным и опасливым, и Кирилл быстро опустил руку, когда заметил, как на него смотрит Лазарев.
— Пока не вставай, — опомнился тот. — Я салфетки принесу.
Он сделал три шага до стола и быстро вернулся. Вытер свою руку, собрал капли с живота Кирилла — мышцы чуть дёрнулись от влажного и прохладного прикосновения. Он достал новую салфетку и провёл по щеке Кирилла. Тот сжал губы, будто терпел что-то неприятное, хотя глаза глядели удивлённо и тепло. Или так казалось в розовом вечернем свете.
Лазарев скомкал салфетку. Где-то глубоко внутри птица снова била чёрными беспомощными крыльями.
Через два дня Лазарев сказал Кириллу, что в него на перекрёстке въехал какой-то мудак, пытавшийся прощемить под жёлтый: удар пришёлся в переднее колесо, и машина не на ходу — увезли в сервис эвакуатором. На самом деле «Рендж Ровер» благополучно укатил вместе с новым хозяином в Псковскую область, а полученные за него деньги уже лежали на зарубежном счёте в HSBC. Оставалась квартира, но с ней всё должно было решиться на следующей неделе. Лазарев уже начал целенаправленно подбирать рейс для себя и Ильи. Первым пунктом назначения он выбрал Стамбул, а дальше были Карибы, возможно, с ещё одним промежуточным пунктом, чтобы надежнее затеряться.