Три лишних линии (СИ)

      Паспорт лежал в одном из кармашков рюкзака, как Лазарев и думал. Он зачем-то пролистал пустые страницы, а потом вернулся к самой главной, тяжёлой и твёрдой. В её гладкости и прочности было что-то приятное и успокаивающее; Кирилл на фото казался младше, чем был, потому что смотрел в объектив открыто, с глуповатой доверчивостью. Лазарев отнёс паспорт к столу и списал все данные — для заказа билетов, а потом вернул на место, предварительно сунув в застёжку-молнию тонкое зелёное волоконце с обивки стула. Пусть паспорт пока лежит здесь, он достанет его через неделю, когда всё окончательно утрясётся, а деньги окажутся на нужных счетах. Кирилла было немного жаль, но, скорее, иррационально: он на этом не потеряет ничего, кроме документов и, может быть, совсем чуть-чуть, веры в людей. Но он и без того не особо в них верил.

      Кирилл вернулся домой после восьми, и они сразу сели ужинать. Лазарев едва сдерживал раздражение. Ему хотелось сказать, что он тут не прислуга — покупать продукты, готовить еду и ждать, пока Кирилл где-то пропадает. Хотелось спросить, где он шлялся и, главное, с кем, но он понимал, что тот ничего не расскажет — просто из принципа, а если подождать, то, возможно, сам всё выложит. У Кирилла были свои заскоки, но схема была предсказуемой. Надо лишь поддерживать в нём ощущение независимости — не саму независимость, и мальчик будет как шёлковый. Кроме того, у Лазарева на повестке дня был довольно скользкий разговор, и важно было подвести к нему Кирилла именно что шёлковым. Потом, когда он добьётся от него обещания, можно будет поговорить и о затянувшейся прогулке.

      — С тобой из соседей никто не разговаривал?

      Кирилл слегка нахмурился и с набитым ртом промычал:

      — Зачем?

      — Ну, так… Кто такой, из какой квартиры.

      Кирилл прожевал наконец макароны и скривился:

      — А им какое дело?

      — В подъезде пожилых много, им всё надо знать. Если будут спрашивать, скажи, что ты у Лазаревых внук.

      — Я? Внук? — Кирилл не донёс вилку до рта.

      — Ко мне сегодня одна уже приставала: а с кем это ты приехал? Я… Я соврал, что с сыном. Она его несколько лет не видела, вроде, поверила.

      — Охренеть, — присвистнул Кирилл, но лицо стало довольным и хитроватым. — Я твой сын.

      — А что еще говорить-то? Родители в курсе, ну, про мою ориентацию. Им, понятное дело, это не нравится, и они не хотели бы, чтобы соседи узнали. Им будет очень неудобно и…

      — Да я понял. Мои такие же. Я представляю, что бы было, если бы моя бабка узнала! — Кирилл передёрнул плечами. — Даже думать страшно.

      — Вот, — кивнул Лазарев. — А сегодня… Когда спросили про тебя, я растерялся. Я не думал, что кто-то внимание обратит… В общем, ляпнул первое, что в голову пришло. Так что подыграй, ладно. Вряд ли кто-то спросит, но просто на всякий случай.

      — Да без проблем. А зовут меня как?

      — Илья. Бабушка — Ангелина Романовна, дедушка — Виталий Николаевич. Для тебя баба Лена и дедушка Витя.

      Кирилл повторил имена и отчества и спросил:

      — А мать у меня как зовут, если что?

      — Ирина. Если про неё спросят, где она или что-то в этом роде, говори, что не знаешь, с ней всё сложно. Соседи более-менее в курсе, так что, наверное, и спрашивать не будут.

      — Ладно. А я для твоего сына не слишком взрослый? Не поверят ведь.

      — Ему шестнадцать, подростки сейчас всякие бывают.

      Кирилл встал из-за стола и отошёл к мойке — сполоснуть тарелки. Он вымыл сначала свою, потом оставленную Лазаревым, салатник, обе вилки, ножи, кастрюлю. Всё это он делал молча, но в конце, когда уже вытер руки о полотенце, повернулся и, чуть прищурившись, спросил:

      — Шестнадцать, говоришь? А тебе типа тридцать четыре.

      Лазарев поднялся из-за стола, подошёл к Кириллу вплотную и произнёс:

      — Хорошо, поймал. На самом деле тридцать шесть. Сильно меняет дело?

      Кирилл не ответил, только покачал головой из стороны в сторону. Лазарев взял его ладони — немного влажные и тёплые от горячей воды — и сжал. Его губы остановились в полусантиметре от губ Кирилла, тот не шевелился, только пальцы немного подрагивали: напрягались, словно Кирилл хотел что-то схватить, а потом опять расслаблялись. Лазарев сдавил их сильнее, не позволяя двигаться, и покосился в сторону, где на плите шумел закипающий чайник:

      — Чаю хочешь?

      — Нет, — короткий тёплый выдох коснулся губ Лазарева.

      — Хочешь, чтобы я тебя отымел, да?

      — Да, — Кирилл закусил нижнюю губу.

      Кирилл рассказал, где был днём, когда они занимались сексом на старой широкой кровати. Он лежал на спине, протянув руки за голову и упираясь ими в низкое деревянное изголовье — так он мог толкаться навстречу Лазареву, который, чтобы всё не завершилось слишком быстро, старался двигаться медленно и размеренно. Но гладкое, плотное тепло обхватывало так крепко и так прерывисто, сдавливало чередой кратких, словно бы болезненных приступов, что сдерживаться с каждой секундой становилось всё тяжелее.