Кирилл без сил рухнул на него после того, как кончил. Уткнулся лицом в шею и тёрся мокрым лбом о его ухо. Может, и не тёрся: Лазареву казалось, что это никакая не ласка, что Кирилл крутит головой, словно говорит кому-то «нет». Для ласки движения были слишком резкими и быстрыми. Отчаянными.
Лазареву хотелось положить руку Кириллу на затылок, успокоить, пригладить взъерошенные волосы… Он уже поднял её, но, на пару секунд задержав над затылком Кирилла, убрал, так и не коснувшись.
Лазарев чуть повернул голову:
— Ты весь сигаретами провонял. Сходи волосы вымой.
Кирилл, язвительно откомментировав лазаревское чистоплюйство, всё же ушёл в ванную.
В отличие от него Лазарев на ноги поднялся не сразу — искал положение тела, в котором будет не так больно вставать и в котором нагрузка придётся не на пресс. Он побрёл в спальню, снял рубашку, на которой осталось несколько пятен спермы, и начал расправлять кровать.
Постель была давно готова, а Кирилл всё не приходил. Лазарев снял джинсы и носки, приготовил чистые трусы и сел на кровать ждать. Надо было самому идти первому, он бы за две минуты сполоснулся. Можно, конечно, было пойти и сейчас — Кирилл наверняка не запер дверь, но сейчас к нему, наверное, не стоило лезть. Лазарев лёг на кровать и уставился в потолок. Лежать было хорошо — так почти ничего не болело, только щека немного ныла. На мысли о том, что неплохо бы поискать в аптечке чего-нибудь обезболивающего, хотя бы аспирина, иначе он будет просыпаться от каждого шевеления, Лазарев вырубился. Он не слышал, как пришёл и лёг рядом Кирилл. И боли тоже никакой не чувствовал, пока, проснувшись, не потянулся за телефоном, чтобы посмотреть, сколько времени.
От чересчур резкого движения мышцы продёрнуло болью.
— Вот бля! — охнул Лазарев, так и не сумев дотянуться до телефона.
Кирилл на секунду открыл глаза, сощурился, усмехнулся и пробормотал:
— Расходишься…
Потом он перевернулся на живот и закрыл глаза.
Кирилл был прав — тяжело было доползти до ванной, а потом мышцы почти перестали болеть. Лазарев постоял у зеркала, рассматривая синяки, а потом полез в душ.
Кирилл проснулся в одиннадцать. Пока он хлебал минералку на кухне, Лазарев открыл дверь и окно в их комнате — чтобы перегар выветрился. Тяжёлый кисловатый запах, как и брошенные на пол джинсы и грязная рубашка, как скомканная салфетка на столе и боль в скуле, напоминал о вчерашней ночи. Лазарев поморщился: эта драка казалась чем-то приснившимся. Если бы у него не болело подреберье, он бы, наверное, решил, что всё это было игрой воображения, что так из подсознания прорывалась наружу неприязнь к Кириллу…
Лазарев долго сидел на кровати, пока не услышал, как пищит на кухне микроволновка: Кирилл разогревал омлет.
— Извини, что я вчера… — Лазарев вошёл на кухню и заговорил, не глядя на Кирилла. — Ну, что я полез к тебе… что ударил…
— Бывает, — пожал плечами Кирилл.
— Ты как? Болит что-нибудь?
— А, фигня. Вот когда у меня дед нажирался и кто-нибудь вякал, вот тогда…
Кирилл не договорил и принялся за омлет.
Они немного поговорили о всякой ерунде — тщательно обходя стороной вопрос о том, где и с кем эти четыре дня развлекался Кирилл. Вообще-то Лазарев, пока ехал в поезде, решил, что сразу же с утра скажет Кириллу, что тому надо будет вернуться в Москву — не в лоб объявить, что они расстаются, а вроде как начать его понемногу к этой мысли готовить, но после вчерашнего это был явно не лучший момент.
Разговор не клеился, и Лазарев, чтобы чем-нибудь занять руки, взял книгу — ту самую тёмно-зелёную, что недавно читал Кирилл: на подоконнике рядом с еле живым кактусом выросла уже целая стопка.
— Потом на место все поставь, — указал на неё Лазарев.
— Поставлю. Я их просто все читаю.
— Разом?
— Одно и то же скучно.
— А-а… — протянул Лазарев, открывая обложку. — «Классика английского детектива». И как?
— Я почти всё раньше читал. В школе ещё. А ты что читаешь?
— Я журналы больше или по работе что-нибудь.
Кирилл отпил кофе, а потом сказал:
— Дай-ка мне вон ту, самую нижнюю.
Лазарев подал книгу, и Кирилл начал быстро перелистывать страницы: