Тропами Яношика

Майор встал. По лицу его точно молния пробежала. Сначала оно накалилось докрасна, потом краснота мгновенно сменилась бледностью, затем по щекам пошли какие-то фиолетовые пятна. И лишь когда он несколько раз прошелся по комнате, закуривая новую сигарету, лицо стало по-прежнему светло-розовым, моложавым.

Бабичка сделала вид, что не заметила его волнения, вытерла платочком вспотевший лоб и продолжала:

— Вы знаете, пан велитель, что есть Словацкая народная Рада. Завтра эта Рада будет заседать. Будут говорить там, как отвязаться от того проклятого ирода Гитлера. Вот и вас туда тоже приглашают, почетным гостем будете!

Он вопросительно посмотрел прямо в глаза старушке, кроткие и добрые. Что-то хотел сказать, но вошла жена, пышная, белая, в нежно-голубом халате.

— Яно, тебя к телефону! Из жандармерии, — пропела она.

— Скажи, что я ушел на работу, — отмахнулся Станек и, когда она вышла, закрыл за ней дверь на английский замок.

— Я даю вам, пан велитель, честное слово матери, что ваша жизнь будет в полной безопасности.

— Когда и где? — коротко спросил Станек.

— Завтра в десять поезжайте в Балаже, будто по своему делу. Вас встретят по дороге и покажут место.

Майор подошел к окну, завешенному тюлем, и, скрестивши руки на груди, задумался. «Вот они, тисовские мудрецы! — негодовал он в душе. — Домудрили до того, что партизаны уже начинают руководить государством».

В этот момент он даже забыл о посланнице партизан, которая сидела молча. Перед ним, как в кино, проносились события последних месяцев.

Еще недавно о партизанах говорили как о случайных парашютистах из Москвы, которые, сделав свое дело, возвращались на родину. А теперь вся Словакия превращается в партизанский край. Своими силами гардисты не справились. Да и как тут справиться, когда карательная экспедиция кончалась дезертирством солдат или переходом на сторону партизан. Была надежда на помощь из Германии. Тисо, кажется, даже просил армию у Гитлера для подавления партизанского движения. Но ответа пока не дождались. Видно, фюреру не до них.

Вспомнив об этом, Станек с опаской посмотрел на портрет Гитлера. Надо бы убрать его со стола!

Он обратился к партизанской парламентерше:

— Ну что ж, я согласен.

Услышав это, бабичка Мирослава достала из рукава своей теплой кофты маленькую, туго свернутую бумажку и подала ее майору.

— Вот вам ручательство партизанского командира и программа совещания.

Майор быстро пробежал глазами по бумажке, читая ее полушепотом. Старушка, сама не знавшая содержания, уловила только обрывок фразы, которую Станек повторил несколько раз почти вслух:

— «Соединенными силами и централизованно вести борьбу словацкого народа за свержение фашистской диктатуры».

Он сжег бумагу и, любезно улыбаясь бабичке, проводил ее, причем извинился, что не может угостить, так как торопится да и опасается навлечь на себя подозрение.

Вернулась домой бабичка Мирослава уже после заката солнца. Куры давно были на насесте. Красные цветочки бобов закрылись, и только ручеек журчал по-прежнему весело. Она сидела на крыльце, слушала его и впервые в жизни никуда не спешила — ведь сегодня совершила больше, чем за все свои долгие годы…

Говорят, больной солдат от хороших вестей поправляется скорее, чем от самых сильных лекарств. Так было и с Рудольфом. Каждый день Ежо и другие партизаны приходили к нему в палатку с вестями о расширении партизанского движения.

На Штрбском плесе уже появилось целое партизанское соединение.

Отряд Козачека прошел по двум районам Словакии и превратился в партизанскую бригаду, хорошо вооруженную, готовую к боевым походам.

Восстала Детва.

Отряд французских партизан совместно с чехами и словаками вот уже вторую неделю не подпускал немцев к Склабине.

В бригаде Егорова теперь было больше двадцати разных национальностей. И почти каждая национальность имела свой отряд.

Все это окрыляло Рудольфа, который поправлялся быстрее, чем мог на то надеяться врач.

А когда в лагерь прибыло сразу два взвода солдат, перебивших немецких офицеров, Рудольф совсем воспрянул духом и наотрез отказался от постельного режима.

— Через неделю я пойду в бой, — заявил он врачу. — На Банска-Быстрицу!

Встретил майора Станека в назначенном бабичкой Мирославой месте член национального Совета Лацо Газдичка. Он привел офицера в лесной домик. Представление Станека о партизанах сразу же изменилось — здесь не было ни одного угрюмого, обросшего «дикаря» с кривым автоматом в руках, какими изображались партизаны в немецких и гардистских газетах. В большой комнате за длинным столом сидели трое советских и пятеро словацких офицеров, а также несколько человек, одетых в гражданское.

Станек с достоинством отдал честь. Все встали. Русский капитан вышел ему навстречу, пожал руку, представился:

— Егоров, командир партизанской бригады.

— Капитан Егоров — грдина, — от себя добавил Газдичка по-словацки и тут же пояснил по-русски: — Герой Совьетского Союза.

Егоров смущенно улыбнулся и сел на свое место. А майор Станек, округлив большие голубые глаза, спросил: неужели в Советском Союзе так много Героев, что их забрасывают даже в тыл врага?