Троцкий, Сталин, коммунизм

Борис написал “Программу” “Союза борьбы за дело революции”. Вся констатирующая часть была написана четко и точно. Характеристика строя как бонапартистского, экономики как госкапиталистической, империалистической внешней политики, отсутствия декларируемых в Конституции гражданских свобод, фарс так называемых выборов, катастрофическое состояние сельского хозяйства – все это было изложено в “Программе” четко, грамотно и доказательно. С позитивной частью “Программы” дело обстояло несколько хуже. Здесь излагалась некая смесь из идей, почерпнутых из нашей настольной книги – “Государство и революция” Ленина»^[556].

По сути перед нами группа молодых людей, недовольных ситуацией в стране, еще более скромная, чем КПМ и политически еще более наивная. Стремясь бороться с мелкобуржуазными проявлениями в советской политике и идеологии, СДР сам страдал явным мелкобуржуазным идейным влиянием, на что указывают «государственный капитализм» и «бонапартизм». Как следует из документа МГБ, участники СДР «признались» в намерении перейти к террористической борьбе против советской власти, правда, оговаривалось, что по этому поводу в СДР были дискуссии и дело дошло почти до раскола. Дело СДР стало одним из поводов для обвинения в адрес Абакумова при его аресте^[557]. Абакумов не верил в террористические замыслы молодых людей, считая их безобидными болтунами^[558].

После снятия Абакумова Рюмин довел дело о «еврейских террористах» до нужного ему завершения. В итоге три участника СДР были расстреляны, остальные получили лагерные сроки. Все их «признания» были результатом тех же методов следствия, о которых мы уже упоминали. В решении Верховного суда о пересмотре дела, принятом в 1956 году, указывалось:

«После осуждения ПЕЧУРО, ВОИН, МЕЛЬНИКОВ, РАБИНОВИЧ, УФЛЯНД и другие в своих жалобах и заявлениях стали утверждать о том, что они никакой изменнической и террористической деятельности не вели, что объем их вины на предварительном следствии и в суде значительно преувеличен в результате применения к ним незаконных методов следствия…

На допросах во время дополнительной проверки МЕЛЬНИКОВ, ПЕЧУРО, МАЗУР, АРГИНСКАЯ, ЭЛЬГИССЕР, ПАНФИЛОВА, УЛАНОВСКАЯ, РЕЙФ, СМИРНОВА, УФЛЯНД, ВИННИКОВА, ВОИН и РАБИНОВИЧ отказались от показаний, данных ими на предварительном следствии и в суде, о том, что организация “СДР” и отдельные ее участники имели изменнические или террористические намерения, заявив, что такие показания от них получены под принуждением или иным незаконным влиянием следователей. Заявления осужденных о необъективном ведении предварительного следствия по данному делу находят свое подтверждение. Проверкой установлено, что в процессе предварительного следствия действительно имели место нарушения законности и что в отношении осужденных по настоящему делу применялись меры принуждения, выразившиеся в систематических и длительных ночных допросах арестованных, чем они лишались нормального сна и отдыха, в лишении передач, в лишении права пользоваться ларьком и т. п. Показания арестованных записывались необъективно, многие вызовы на допросы протоколами не оформлялись, практиковалось составление протоколов допроса в отсутствие арестованных, составлялись так называемые “обобщенные протоколы допросов”»^[559].

Естественно, в такой ситуации у следователей была полная «свобода творчества». Они старались как можно надежнее дискредитировать арестованных, представляя их не только «антисоветчиками», но и «моральными вырожденцами». В протоколе допроса Льва Берлина, одного из организаторов ленинградской Марксистской рабочей партии (коммунистов) имеется, например, такое «признание»:

«В 1942 году родители мои умерли и я остался на иждивении старшей сестры Берты, 1913 года рождения, работавшей на административных должностях в столовых. За спиной сестры я припеваючи прожил в Ленинграде весь период блокады, спекулируя продуктами, которые она без зазрения совести воровала из столовых.

В 1945 году мое благополучие рухнуло, так как сестру арестовали за растрату и осудили на 5 лет лишения свободы»^[560].

Сложно себе даже представить человека, который бы искренне употреблял выражение «жить припеваючи» в отношении своей жизни в блокадном Ленинграде. Поневоле вспоминаются перестроечные россказни про «Жданова, объедавшегося пирожными в блокадном Ленинграде». Что ж, неудивительно, в том и в другом случае задачей было не установление истины, а забрасывание грязью неугодных.

Оппозиция политике сталинской группы в советском обществе была не только слева, но и справа. Документы послевоенных лет фиксируют рост антиколхозных настроений на селе. В условиях послевоенной разрухи, весьма тяжелой жизни колхозников некоторые из них связывали улучшение ситуации с мечтой о возвращении единоличного хозяйства: