Троцкий, Сталин, коммунизм

Однако вскоре позиция руководителей СССР переменилась: слишком многое стали себе позволять югославы, слишком откровенными стали их претензии на независимую политику. В частности, под предлогом того, что в граничившей с Югославией и Албанией Греции шла война, Тито предложил Ходже для лучшей защиты Албании ввести на ее территорию югославскую дивизию. Причем «столь серьезный в условиях “холодной войны” и греческого конфликта шаг Тито не согласовал с Москвой. Советское правительство узнало об этом совершенно случайно из жалобы Э. Ходжи советскому дипломатическому представителю. Это вызвало сильное возмущение Сталина, который располагал информацией об американской угрозе превращения греческой войны в общебалканский конфликт»^[582].

Претензии титовцев на руководство коммунистами других стран касались не только «народных демократий». Как пишет А. Волынец, «слишком поверившие в свои силы лидеры КПЮ активно поучали всех соседей, в частности, австрийским коммунистам предлагали отделять “советскую” часть страны и побыстрее делать там социализм, одновременно намекая, что границу с Австрией неплохо бы изменить в пользу Югославии. Такие моменты в поведении Тито порождали все большее раздражение Кремля»^[583].

Ситуацию усугубляли и не слишком «деликатные» действия советской стороны. В частности, нормой была вербовка советскими спецслужбами агентов среди должностных лиц «народных демократий». Курьезный случай в связи с этим произошел в Венгрии в 1949 году:

«Основываясь на сообщении Белкина и Макарова из Будапешта, Абакумов 21 июля 1949 г. проинформировал Сталина (№ 5689/А) об обстоятельствах ареста венгерской безопасностью Палфи. При аресте была обнаружена шпионская амуниция, а именно средства тайной связи – радиопередатчик и шифры. Довольно быстро венгры установили, что Палфи был связан с советской военной разведкой через советского военного атташе в Будапеште полковника М.А. Малевского. Обо всем этом с “обидой” Ракоши рассказал Белкину и Макарову, которые, в свою очередь, о конфузе немедленно доложили Абакумову, а тот, естественно, Сталину.

В своих мемуарах Ракоши пишет, как он сначала не мог поверить в то, что Палфи советский агент: “Я даже рассердился за наивность на наши органы, которые полагали, что в то время, когда советские советники находились повсюду в нашей армии, Советский Союз мог использовать такие методы”. Но, уточнив информацию, Ракоши “не без досады узнал, что речь действительно идет о советской радиоаппаратуре”»^[584].

Можно представить, какую реакцию подобного рода факты вызывали у югославских лидеров, которые сами пытались влиять на политику соседних стран. В итоге все вылилось во взаимный обмен обвинениями между ВКП(б) и КПЮ весной 1948 года. Конфликт стал достоянием гласности 29 июня 1948 года, когда конференция представителей Коминформа приняла резолюцию «О положении в Коммунистической партии Югославии» 29 июня 1948 года. Интересно, что КПЮ обвинялась в отходе от марксизма-ленинизма в том числе за то, что «в партии нет внутрипартийной демократии, нет выборности, нет критики и самокритики. ЦК КПЮ вопреки голословному заверению тт. Тито и Карделя в своем большинстве состоит не из выборных, а из кооптированных членов», а также за «торопливость» в деле проведения коллективизации^[585].

В целом документ, конечно, верно характеризовал политику КПЮ, другое дело, что большинство обвинений легко можно было адресовать и всем остальным восточноевропейским компартиям, а то и самой ВКП(б). Последнее особенно касается отсутствия демократии: в Югославии просто была скопирована советская модель с «непогрешимым вождем» и «монолитным ЦК». Вообще условия, в которых в этой стране произошла социалистическая революция, очень напоминали условия России 1917 года – аграрная страна, в которой коммунистическая партия пользовалась огромной поддержкой масс при неизбежно сильном крестьянском влиянии, не нуждаясь, в отличие от некоторых других восточноевропейских стран, в союзниках. На все это наложился живой пример ВКП(б) позднесталинских времен, и в итоге получился своего рода «сталинизм против Сталина».