Троцкий, Сталин, коммунизм

«Или взять известное предложение т. Сталина о продуктообмене (между промышленными предприятиями городов и сельхозпроизводителями. – В.С.), выдвинутое в работе “Экономические проблемы социализма в СССР”. Уже теперь видно, что это положение выдвинуто без достаточного анализа и экономического обоснования. Оно, это положение о продуктообмене, если его не поправить, может стать препятствием на пути решения важнейшей еще на многие годы задачи всемерного развития товарооборота. Вопрос о продуктообмене, о сроках и формах перехода к продуктообмену – это большой и сложный вопрос, затрагивающий интересы миллионов людей, интересы всего нашего экономического развития, и его надо было тщательно взвесить, всесторонне изучить, прежде чем выдвигать перед партией как программное предложение»^[632].

Такова цена всей «монолитности сталинского Политбюро», о котором любят фантазировать «сталинисты» различных оттенков. Не много стоит монолитность, основанная на силе, невозможности критики, необходимости молчать и скрывать свои реальные взгляды. Ситуация изменилась – и все вырвалось на поверхность, и защитников у одной из известнейших работ Сталина не нашлось точно так же, как до этого не находилось критиков. Точно так же солидарны были преемники Сталина и в необходимости признания факта необоснованных репрессий, реабилитации пострадавших. Даже такой «твердый сталинец», как Лазарь Каганович, накануне XX съезда КПСС говорил в кругу соратников следующее. «“Историю обманывать нельзя. Факты не выкинешь, – сказал он. – Правильное предложение товарища Хрущева доклад заслушать, “Завещание”, “Письмо по национальному вопросу” раздать… Мы несем ответственность, но обстановка была такой, что мы не могли возражать”. Далее Каганович рассказал о трагической судьбе своего брата. “Но мы были бы нечестны, – продолжил он, – если бы сказали, что эта вся борьба с троцкистами была неоправданна. Наряду с борьбой идейной шло истребление кадров. Я согласен с товарищем Молотовым, чтобы провести с холодным умом, как сказал товарищ Хрущев”»^[633].

Одна из наиболее отрицательных, прямо противоречащих коммунизму черт советской «политической культуры» – «колебание вместе с линией партии», постоянное пропагандистское вешание «лапши на уши» широкой массе советских граждан, причем «лапша» могла резко изменяться, однако и новую надо было принимать за истину. Хороший пример того, как это выглядело в 1953 году в глазах рядового гражданина СССР, приводит в одной из своих статей Раиса Лерт, ветеран советской журналистики, в брежневское время – участница диссидентского движения (при этом до самой кончины сохранявшая социалистические взгляды). В феврале 1953 года в Москве должна была состояться лекция для работников печати на тему «Деятельность вражеских разведок в СССР». Это был период нагнетаемой истерии на тему «Дела врачей», организации «Джойнт» и вообще сионизма. Однако мероприятие было перенесено, и результат «смены линии» был очень неожиданным для рядового советского человека:

«…лекция состоялась уже не только после смерти Сталина, но и после реабилитации врачей. Однако подготовленные умы все же ждали сенсаций, и в зал набилось столько народу, что, по моему впечатлению, на эти часы остановилась работа всех редакций и всех цехов типографии. И вот – лекция началась. Лектор говорил два часа. Он перечислил все иностранные разведки и назвал множество никому не известных шпионских дел и фамилий. Но он не произнес слова “Джойнт”, не употребил термина “сионизм” и даже не упомянул о евреях. Это непроизнесение и неупоминание произвело шоковое впечатление. Аудитория недоуменно молчала. Наконец один из корректоров “Московской правды” не выдержал и задал мучивший многих вопрос: “Почему вы ничего не сказали нам о шпионской, диверсионной деятельности сионистов и, в частности, о “Джойнт”?” На что лектор сухо ответил: “В СССР в разное время пытались работать подпольно разные националистические организации, но никакой специфически сионистской работы за последние годы в нашей стране не обнаружено”. Эффект был поразительный. Аудитория, однако, привычно молчала: значит, теперь почему-то надо так»^[634].