Трудно не понять Ничто, но множественная вселенная полна этого

— Эффи учит меня говорит по-омарски; она считает, что это прекрасный

романтичный язык.

Мокрист вспомнил, что он почти месяц не виделся с женой и завершил более

пятидесяти переговоров, чтобы достигнуть границ с Щеботаном.

— Так вы приспособились к ситуации, да? Щеботан недалеко, и вам предстоит

наслаждаться солнцем, когда вы туда доберетесь. И вот что я скажу! Прежде чем

отправиться туда, вы получите выходной! И заметьте, я говорю такое очень немногим

людям.

Мокрист прочистил горло.

— На самом деле, Гарри, вы, э-э, не можете мною распоряжаться. Мною

распоряжается город.

— Так что, я даже уволить вас не могу?

— Боюсь, что нет, Гарри.

Гарри фыркнул:

— Я не желаю видеть рядом с собой людей, которых даже не могу уволить. Это

противоестественно.

Это был долгий день после нескольких долгих недель или даже месяцев, и в этот

вечер Мокрист был счастлив войти в свой дом, с нетерпением ожидая свидания с большой

кроватью под балдахином, матрасы на которой не были набиты соломой, а подушки

оставались настоящими подушками. Очень немногие из постоялых дворов, где Мокрист

останавливался во время своего путешествия, считали подушки полезными и

необходимыми. Что-то напевая про себя, он вошел в дом, прежде, чем Кроссли успел

открыть дверь, и прошел не в основную часть дома, а в маленький коридор, который вел к

кабинету Ангелы, где его возлюбленная разговаривала с Сумраком Тьмы.

Семафоры предоставляли равные возможности, особенно когда вопрос касался

существ, которые могли вскарабкаться по ребристым конструкциям семафорной башни,

усесться наверху в креслице и кодировать, как демоны, не являясь таковыми, несмотря на

внешний вид.

Ангела с подозрением просматривала отчеты семафорщиков, а гоблин, похожий на

ночной кошмар, сидел на краю стола. Она помахала рукой, давая знак, что не может

отвлечься, потом скрутила отчет, передала гоблину и рявкнула:

— Отправь это на башню девяносто семь. Кто-то там халтурит с кодом, возможно,

стажер. Я хочу знать, понятно?

Гоблин сграбастал свиток, спрыгнул со стола, как лягушка, направился к

маленькой дверце у самого пола и исчез. Мокрист слышал престук, пока гоблин

карабкался по обшивке наверх, в частную башню на крышу.

Он вздрогнул, но не успел ничего сказать, когда Ангела подняла глаза:

— Слушай, он пунктуальный, быстрый, надежный, а кодирует даже аккуратнее,

чем я, но все, чего он от нас хочет, — возможности жить на крыше вместе с семьей.

Только не надо опять рассказывать, как тебя травмировала картинка с улыбающимся

гоблином в детской книжке, когда ты был маленьким, ладно? Смирись с этим, Мокрист.

Гоблины — лучшее, что случилось с семафорами, то есть, с нами! Они обожают, когда

68

семафоры работают, к тому же, рядом с ними не водятся мыши и крысы, так что еще одна

проблема разрешилась сама собой.

Ангела встала, обошла стол и горячо поцеловала Мокриста.

— Ну, как прошел ваш марафон, мистер? Я получила сообщения о твоих успехах,

конечно, можешь себе представить.

Мокрист отступил назад:

— Сообщения? Как?

Ангела рассмеялась:

— Что есть семафоры, если не сторожевые башни? У каждого семафорщика есть

очень дорогой бинокль от герра Флиса, сделанный по передовым технологиям

Убервальда. На многих башнях за тобой следили заботливые глаза — ладно, очень много

заботливых глаз. В конце концов, каждый семафорщик знает твое лицо и даже макушку, и

я подумала, что это обязанность жены…

— Что? Шпионить за мужем? А то вдруг я путаюсь с другими женщинами?

— Все нормально, я знаю, что ты этого не делал, а если бы делал, я бы тебя убила,

— не в обиду, конечно. Но ты ведь этого не делал, так что все в порядке, да? Миссис

Кроссли готовит отличную говядину и устричный пирог. Видишь? Разве ты не рад, что я

знала заранее, когда ты вернешься?

Мокрист улыбнулся, а потом его улыбка стала еще шыре, когда он полностью

осознал, что ему сказали.

— Так ты говоришь мне, любовь моя, — произнес он задумчиво, — что ты могла

бы обнаружить кого угодно и проследить за ним?

— О, конечно, если он в зоне видимости. Ребята часто посматривают по сторонам,

когда берут передышку, в этом нет никакого вреда. На днях, когда ты собирался домой, я

побывала в главном офисе Великого Пути и имела честь получить отчет о том, как ты

трясешься верхом на лошади-големе… Очень соблазнительно, как мне сказали.

Ангела оглядела мужа.

— Ты знаешь, — сообщила она, — что когда ты слышишь о чем-то удивительно

полезном и интересном, твои глаза загораются, как Страшдественская гирлянда? Так что

прекрати сверкать и приведи себя в порядок, прежде чем мы сядем за ужин.

Таково было правило Мокриста и Ангелы, что ужин, если он вообще мог

состояться, был священен. Никакой сухомятки, никакого перекуса на рабочем месте, но

свечи и серебро, словно бы всякий раз это было особое событие. И поводом для этого