Трудовые будни: От выживания к вовлеченности

«Я сам вот вятский, моя деревня к Ижевскому заводу приписана была. Приписка эта – нож вострый, смерть заживо. Батюшка мой с весны брал лошадь и уходил на завод, а сестры мои на нас с матушкой поле вспахивали. Осенью батюшка возвращался к урожаю, да весь в долгах перед конторой. К Рождеству мы уж все свое подъедали. До весны, бывало, и ложки все искусаем, и углы в доме все обгрызем. А весной батюшка с лошадью – обратно на завод, а мы – головой в хомут да на поле»[82].

Алексей Иванов описал тяготы заводских крепостных в художественном произведении, но сохранились и документальные исторические источники, свидетельствующие о том же. Многие исследования, включая пушкинскую «Историю Пугачевского бунта», описывают ненависть подневольных рабочих к своим заводам.

Ненависть эта была особой. Пугачевское восстание поддержали многие ущемленные группы населения России. «Окраинные люди» – казаки – были недовольны ущемлением привычной вольницы, переходом на общие военные правила и более строгую дисциплину. Ведь еще недавно казаки были полунезависимыми и могли балансировать между правителями России, Турции и Польши. Калмыкам и некоторым другим кочевникам не нравились новые для них законы империи. Но особая категория бунтовавших в пугачевщину – заводские крепостные. Они люто ненавидели своих угнетателей, из-за чего восстание во многом выливалось в разгром заводов.

Но не только крепостные трудились на промышленных предприятиях. Помимо неквалифицированной крестьянской массы, уже начинали формироваться отдельные страты профессиональных рабочих, например умелых мастеров по литью. Сложилось и разделение труда: тяжелая неквалифицированная работа доставалась крестьянам, а само литье оставалось за оружейниками – будущими кафтанщиками. Они ценили свою работу и уже идентифицировали себя с профессией.

А потому эти работники ценой своей жизни защищали заводы от разорения, иногда вполне успешно. Им было чем защищаться: многие уральские предприятия производили оружие, причем в одном месте и пушки, и ядра, и порох. Помогала и особенность технологии: заводы строили возле прудов, это был источник энергии для основной техники того времени – водобойных машин. И если мастеровым зимой удавалось пушечным огнем разбить лед, завод становился почти неприступным, тогда защитники отгоняли бунтовщиков. Но если штурм был удачным, крестьяне уничтожали всё и вся под корень.

Напоминанием… были рвы и валы вокруг завода, бревенчатые бастионы с пушками, раз и навсегда повернутыми на пруд – туда, откуда сквозь картечь налетел бунт, весь в дыму от горящих возов…

В Сысерти заводчик Турчанинов гарцевал на лошади по крепостному валу под пулями крестьян Ивана Грязнова, радовался, что взорвал лед на пруду и теперь мятежники устелят телами подступы к заставам, с которых лаяли им в лицо пушки. А здесь Белобородов кинул своих на непорушенный лед, и вскоре батареи Старой Утки на плотине повернули жерла, вспахали народ ядрами и кровью мастеровых обрызгали домны от фундаментов до стрижиных гнезд[83].

Жесткое противостояние групп работников очень характерно для того времени. Рождалась трудовая этика и профессиональная идентичность, складывались сообщества профессионалов, приверженных своей профессии и предприятию. И одновременно формировалась масса подневольных рабочих, которые были полностью отчуждены от работы, ненавидели ее и относились как к чему-то бессмысленному и тяжелому.

Процесс шел долго, еще во второй половине XIX в. было немало промышленных предприятий, куда нанимали на холодное время года бродяг – те лишь хотели где-то перезимовать. Их брали на самый тяжелый, низкоквалифицированный труд. Обычным видом отдыха для таких работников была пьянка в выходные с дракой где-нибудь на селе. Поэтому начальство старалось как можно реже выпускать их с завода, от этого «были одни беспорядки». Как только наступало теплое время и появлялась возможность бродить дальше, «работники» разбегались.