Трудовые будни: От выживания к вовлеченности

Если же сотрудник обязан в общении с клиентами быть доброжелательным и вежливым, а в личное время за пределами офиса он не сдержался и кому-то нагрубил – это его личная ответственность. Конечно, ничего хорошего, но с этой проблемой он должен разбираться сам. Но если он поступил также внутри компании, если оказалось, что он неспособен демонстрировать терпимость и доброжелательность по отношению к клиенту, это проблема компании. Когда работник неспособен проявлять клиентоориентированность, когда это вступает в противоречие с его внутренней установкой «все вокруг уроды, а я один молодец», он вряд ли попадает в модель ценностей компании.

Поэтому границы компания должна проводить гласно. Работник должен ясно понимать, где область работы и компании, а где личное пространство и его личная ответственность. Он должен знать, что именно компания контролирует и на что в случае необходимости будет реагировать, если он отклонится от требований даже в личном пространстве.

Например, компания очень серьезно подходит к вопросу безопасности сотрудников. В частности, она требует обязательно пользоваться ремнем безопасности в автомобиле. И когда я сажусь в корпоративную машину, водитель не тронется с места, пока я не пристегнусь. Но когда я езжу по личным делам на своем автомобиле, компания не может контролировать меня или наказывать за то, что я не пристегнулся. Компания может работать через убеждение – популяризировать тему безопасности, напоминать работникам, что безопасность важна везде. Но оштрафовать или даже уволить за нарушение этой ценности она может только внутри своих границ, а за пределами – нет, ведь это уже не ее ответственность.

Личное. Жизнь в городе и деревне

Мы еще не раз вернемся к теме взаимодействия ценностей человека, организации и общества. Оно сложное, динамичное и уходит корнями в прошлое. Более того, один человек может успешно перемещаться между разными культурами и вписываться в противоречивые модели.

Мне довелось и самому прочувствовать разные стили жизни. Детство я провел попеременно в двух культурных слоях: городском и сельском. Затем армия, учеба и наука. В моей трудовой книжке есть даже необычная запись: «вздымщик 3-го разряда».

Каждый год до службы в армии я проводил все лето, часть весны и осени на Северной Вятке. Это была классическая крестьянская среда: глухая, деревенская, где очень традиционная семья занималась своим подсобным хозяйством. Мои первые заработки – пастушество в колхозе, пасти коров и овец я научился еще до школы. И как только смог это делать, взрослые стали меня привлекать к работе, что в деревне считалось совершенно нормальным. В этом северном регионе земледелие мало что дает, но существенный вклад вносит охота и собирательство, в которых я тоже активно участвовал с детства.

В холодное время года я жил в совершенно другой среде. Это была Беларусь, индустриальный районный центр с богатой историей и даже магдебургским правом в прошлом. Там я начал свою официальную трудовую деятельность: после восьмого класса поступил в СПТУ, успел поработать на заводе и получил специальность регулировщика радиоаппаратуры.

В городе я столкнулся с индустриальными, совершенно непохожими на крестьянские нормами жизни. Почти у всех моих знакомых родители работали на заводах или железной дороге – город был еще и крупным железнодорожным узлом. Это был совсем другой стиль – и жизни, и отношения к труду. Я ощущал на себе этот контраст крестьянского и индустриального отношения к работе.

Правда, когда я уезжал в белорусскую глубинку (на уборку картошки или льна от СПТУ на два месяца), то это «вятское чувство» ненадолго возвращалось. Интересно, что в белорусских селах северного вятского духа было больше, чем белорусского же индустриального. И там, и там чувствовалось и еще долго сохранялось крестьянское, доиндустриальное переживание жизни. Сегодня увидеть такой деревенский уклад, снова почувствовать его гораздо сложнее. Россия выбрала путь агрохолдингов в сельском хозяйстве, а это уже «индустриальное». На севере же сельскохозяйственные деревни просто исчезают, на место колхозов пришли леспромхозы; работают рыночные законы, все регулирует рентабельность.

Замечу, что мои попытки примирить в себе индустриальную и крестьянскую культуры всегда были болезненными. Я люблю их обе, а они не согласуются, они совершенно разные. По крайней мере, я не нашел для себя возможности их скооперировать.

Частично меня спасал видимый переход. Село и город были сильно разнесены территориально, я физически переезжал из одной культуры в другую. Причем каждый год, начиная с полуторагодовалого возраста. И это мигрирование позволяло примирять себя с обеими культурами. Путешествие разделяло их, и они не сливались. Все менялось видимо, ощутимо – через московские вокзалы. Когда я с Белорусского вокзала переезжал на Ярославский, то будто проходил через портал между культурами.