Trust me (СИ)

— Алби, — коротко выдохнул Ньют и внезапно закашлялся, прикрывая рот ладонью. — Тоже байкер.

— Если бы ты не сказал, я бы подумал, что это просто какой-то качок с улицы, — Томас увернулся от очередного кулака, метившего куда-то в руку. Алби действительно не вписывался в устойчиво сложившийся в голове Томаса стереотипный образ любителя мотоциклов: ни кожаной куртки, ни хотя бы татуировок, вместо длинных волос - обритая, как у солдатов, голова. Да и выглядел этот незнакомец не на сорок, а на приблизительно двадцать.

— На самом деле мы довольно близко общались. После того, как я попал в аварию и решил валить из клуба, он убедил остальных собрать мне деньжат. Хотя это как бы не практиковалось никогда. Мне эта сумма при переезде неплохо помогла. Он хороший парень. Правда, грубый немного, но кого этим сейчас удивить можно?

— А тебе идет, кстати, — Томас посмотрел сначала на фотографию, а потом на Ньюта, чья короткая шевелюра казалась отныне жалкими обрубками. — Ну, с волосами такими.

— Может, отращу когда-нибудь. Мне в принципе так тоже нравилось.

Ньют все уговаривал Томаса выпить хотя бы стакан пива, но брюнет оставался непреклонен. Уверял, что охотнее заедет на выходных на общественном транспорте и накидается чем-нибудь покрепче. Говорил это скорее для галочки, нежели серьезно. Ньют почему-то знал: не заедет ни за что. Не захочет навязываться.

Темнело все стремительнее. В окна заглядывали сферы фонарей, мимо проплывали бесформенные силуэты людей, слышался чей-то смех. Жизнь словно протекала мимо, оставляя двух вновь разговаривающих ни о чем парней вне происходящих событий. Ньют устало положил голову на руку и слабо покачивался. Глаза его при этом смотрели слепо и без какого-либо интереса.

— Про ту девку сегодня говорили, — неизвестно зачем Ньют снова завел этот разговор. — Которая убиться хотела. До сих пор в коме, но врачи предполагают квадриплегию.

— Жуть, — отозвался Томас.

— Я бы на ее месте просился на эвтаназию. Потому что нахрена оно надо — чтобы кто-то подтирал тебе зад и кормил через трубочку?

— Лучше жить так, чем не жить вообще, — Томас нахмурился, стиснул губы и опустил глаза на стол, водя по нему салфеткой. — Она же еще молодая совсем, столько всего увидеть можно.

— Много ты посмотришь, когда даже шеей вертеть не можешь, — Ньют заметно дрожал и все кутался в свой плед, напоминая живую мумию. Даже цвет лица подобающий был. — А ведь если бы она понимала, что жизнь смертью того чувака не заканчивается, пожить бы нормально успела. Не понять мне этого.

Томас ничего не ответил и перестал возить продырявившуюся салфетку по столу. Словно онемел на мгновение, попытался было сказать что-нибудь, но отказался от этой идеи сразу же: захлопнул приоткрывшийся самую малость рот и спрятал за ладонью. Пальцы у него были до того длинные, что доходили до уха.

Несколько раз они пытались восстановить утерянную нить разговора, обсудили вчерашний ливень, поговорили о Гилморе и еще чем-то отвлеченном, просто занимая время, которого у Томаса, как оказалось, было не так много. И когда брюнет, оторопело выпучив глаза, увидел, что время приблизилось к десяти, рассчитал в голове, что до дома ехать как минимум полчаса, он спешно засобирался. Хотя, по правде сказать, собирать ему нечего было: только накинуть рюкзак на плечи.

Последующие минут десять Ньют помнил туманно. Томас давал какие-то забытые ранее наставления про лекарства, желал блондину скорейшего выздоровления и вообще выглядел капельку счастливее, чем в то мгновение, когда стоял на пороге дома и спрашивал, можно ли войти. Наверное, извинение Ньюта все-таки подействовало, у Томаса отлегло от сердца, винить себя было не в чем и в целом все складывалось замечательно.

— Увидимся тогда, — он завязывал шнурки на входе, упершись задницей в стену. Ньют стоял здесь же, похожий на синюю мохнатую капусту, и размышлял о своем. — Надеюсь, я не подцепил от тебя заразу какую-нибудь.

Ньют вздохнул измученно и заверил, что здоровье у брюнета даже не дрогнуло, посоветовал быть осторожнее на дороге и нарочито громко шмыгнул носом. Ощущение болезни оставалось все таким же паршивым, и даже присутствие Томаса не могло его сгладить.

На прощание Томас заверил Ньюта, что тот может звонить, когда душе угодно, особенно если будет совсем скучно сидеть дома в одиночестве…, но оба они понимали, что себя блондин не пересилит и звонить не будет.

С уходом Томаса в доме стало тише. Только телевизор продолжал бубнить что-то неулавливаемое, изредка прерываясь на вопящую рекламу. Ньют с удивлением заметил, что головной боли (по крайней мере, такой сильной) он не чувствует, хотя усталость и непреодолимое желание снова закутаться в кокон из как минимум сотни одеял все еще теплилось в дышащей огнем груди. Нужно было принять еще несколько препаратов (если Ньюту не изменяла память) и постараться все-таки уснуть. С забитым носом, больным горлом и состоянием, близким по ощущениям к разложению.