Trust me (СИ)

Курьерша, видимо, хотела сказать еще что-то, но вовремя спохватилась и решила промолчать. Она попрощалась, окинула взглядом прислоненную к дверному косяку фигуру Ньюта с ног до головы, снова загадочно улыбнулась и спустилась вниз по низким ступенькам на усыпанную гравием дорожку. Засеменила к припаркованному скутеру, привлекшему на мгновение внимание Ньюта, но нисколько его не впечатлившему. То, как девушка отъезжала, блондин только слышал: закрыл дверь, после прижавшись к ней спиной и с трудом вдыхая воздух заложенным носом.

Последние несколько дней прошли не то чтобы неважно, а отвратительно. По ощущениям все походило на медленное, мучительное умирание, и однажды Ньют поймал себя на мысли, что лучше бы сдох от этой болезни, чем терпел головную боль, жар и слабость во всем теле. Антибиотики, что привез Томас, закончились, хотя толку от них, по правде сказать, не было: недомогание (если то полуживое состояние, в котором пребывал Ньют, вообще можно было описать этим словом) отступало на несколько часов, но потом возвращалось в тройном размере.

В какой-то момент, когда стало, казалось, совсем плохо, до крайности плохо, Ньют пролистал короткий список контактов и нашел в нем получивший лишь букву «Т» в качестве имени номер. Вытирая пот со лба, выступивший не то от волнения, не то от болезни, думал, стоит ли нажимать на кнопку вызова, пока не стушевался совсем и не набрал 911. Голос у диспетчера показался надломленным и дребезжащим, отдававшимся в ушах чем-то до безобразия звонким и мучительным. Несколько раз человек неопределяемого по тону пола переспрашивал у Ньюта адрес, и с каждым повторным вопросом блондин отвечал все раздраженнее, мечтая отключиться уже поскорее и откинуться на подушку.

Томасу он не решился позвонить даже после того, как стало немногим, но все же лучше. Вместо этого связался с Гилмором, предупредил, что, возможно, выйдет на работу лишь в середине следующей недели, а босс, попутно насвистывая незамысловатую мелодию, заверил его, что работы не так уж и много и лучше будет, если Ньют отсидится дома до победного конца и появится в мастерской абсолютно здоровый и полный сил и, главное, с отлично сданным зачетом, намечавшимся дней «этак через семь-восемь, но, думаю, мозги у тебя не болеют, так что готовься».

Вслед за несколькими днями близкого к болезненной агонии состояния пришли выходные. Те самые, о которых Ньют упомянул как бы невзначай, прощаясь с Томасом. Вместе с ними — ощущение дикой скуки, которая яростно грызла что-то внутри. Программу на некоторых каналах удалось выучить, наверное, на месяцы вперед, от чтения пособий в голове что-то начинало медленно пухнуть — мозг, казалось, намеревался вытечь из черепа, как убежавшее тесто, — а ни на что остальное не хватало фантазии. Можно было порисовать (даже если способности не уходят дальше человечков из палочек и кружочков) или, например, научиться танцевать ирландский народный танец, который умел здорово отплясывать один из знакомых по байкерскому клубу (он обещал открыть собственную студию, но Ньют либо не застал этого, либо никогда бы не дождался) или придумать план по захвату мира, но на такое способны обычно только очень креативные люди, к которым Ньют себя отнести не мог.

И, если быть честным, он глубоко-глубоко в душе надеялся, что Томас заглянет все-таки хотя бы на полчаса, потому что с ним было спокойнее, и, главное, не хотелось повеситься. Хоть и очевидно было с самого начала, что брюнет не сделает этого по той же самой причине, по которой Ньют не позвонил ему: не осмелится. Не рискнет сократить слишком ощутимую дистанцию между ними. Даже если стопроцентно хочет этого.

В первый день уик-энда он даже выбрался на улицу, дошел до ближайшего магазина, купил бутылку чего-то крепкого с японским или китайским названием, порекомендованного продавцом. Он понятия не имел, что это за дребедень, но решил попробовать. Если Томас придет, то с ним, конечно. Помимо алкоголя он запасся несколькими коробками с полуфабрикатами, потому что готовить себе сил все еще не было. Домой вернулся, поглядывая изредка и нервозно на часы, отсчитывая время до

четырех часов вечера

пяти

шести.

Очевидно было, что Томас не придет. Странно, что Ньют вообще вообразил себе, будто тот, с кем он сам не нашел сил созвониться, заглянет к нему все-таки, как в прошлый раз, или хотя бы сообщение отправит с вопросом, лучше ему или нет. Обвинять Томаса было не в чем: парень заметно не хотел навязываться и показаться надоедливым, хотя к его вездесущности блондин даже начал привыкать понемногу. И когда Томаса с его разговорами ни о чем, не сползающими с лица улыбками, любопытством и необъятной, непонятной отчасти радости и любви к жизни не было рядом, Ньют начинал скучать. Наверное, за последние месяцы он построил вокруг себя слишком высокую стену, не подпускавшую близко никого, а Томасу каким-то неведомым образом удалось пробить в ней трещину.