Он чувствовал, что губы, которые снова целовали его лицо, были совсем другими. Мягкими. И прикосновения их не были пугающими или мерзкими, а, наоборот, осторожными, нетребовательными. И руки, что все прижимали его к крепкой, горячей, часто вздымавшейся груди, тоже не казались чужими, грубыми, слишком большими или лихорадочно дрожащими. Томас не делал ничего неправильного. Он был рядом не потому, что ему хотелось чего-то от Ньюта, а потому что он действительно ценил его, мог поддержать и, возможно, даже любил, хоть и не говорил об этом. Пока что.
— Знаешь, — Ньют замешкался на первых слогах, но все же нашел в себе силы продолжить, — несмотря на все, что между нами происходит, я все еще не верю в соулмейтов, — Томас внимательно и настороженно слушал, — но я верю в счастливые случайности.
Ньют зажмурился, собираясь с мыслями и силами. Он все еще падал в пропасть, и ему казалось, что сейчас, если он скажет то, что собирался, он достигнет ее дна и поймет наконец, что ожидало его там, в плотном, практически осязаемом мраке. Томас смотрел на него с такой нежностью и теплотой, что тело словно начало таять, растекаться по постели и просачиваться под пол.
— Ты моя счастливая случайность, Томми. Самая счастливая из всех.
Вот так. Просто и предельно ясно.
Томас наверняка ожидал услышать много чего, но точно не это, потому что выглядел он первые минуты после услышанного крайне удивленно и ошарашенно, будто с ног сбитый внезапным толчком из-под земли. Он ничего, если Ньюту не изменяла память, не сказал, а только вжался в блондина, давая тому обнять себя тоже. Впрочем, этот жест по мнению Ньюта вполне подходил для ответа.
Последнее, что услышал засыпающий, измотанный Ньют, — это безмятежное «я всегда буду рядом. Поверь мне». И Ньют этому верил гораздо больше, чем сохранившимся в памяти крикам и бешеному смеху.
***
Ньют понятия не имел, почему Томас ни разу за ночь, которую они провели, не двигаясь, в объятиях друг друга, не попытался прикоснуться к нему нужной рукой, а вместо того бесцеремонно обмотал его одеялом. Может, отныне для него это было не так уж и важно и он попросту ждал момента, когда Ньют сам это позволит? Все еще избегал слишком резкого проникновения в так называемое личное пространство, которое отныне являлось чем-то совсем эфемерным, практически несуществующим? Или продолжал показывать, насколько уважает выбор Ньюта, какой бы он ни был?
Ньют спал беспокойно, урывками: боялся под конец проснуться в одиночестве, что в принципе было странно для того, кто сам однажды ушел посреди ночи в мокрой одежде по неизвестным причинам. Но ему все же не стоило беспокоиться: всякий раз, когда он открывал глаза, Томас лежал здесь с одинаково безмятежным выражением на лице, положив руку Ньюту на бок и не давая ему ни отвернуться, ни тем более подняться и уйти.
И Ньют знал, что Томас никуда не уйдет. И будет рядом несмотря ни на что.
Комментарий к Глава 11. О том, почему нужно отказываться от прошлого
[1] В Великобритании школа начинается в среднем лет в 5 (я гуглила :p), так что, да, Ньют в шесть лет вполне мог быть в школе.
***
Ну, что, дети мои, прошу прощения за то, что натворила с бедным Ньютом. Я в курсе, что слишком уж много дерьма я на него свалила (как всегда), но это я так его люблю. Честно-честно люблю.
А если серьезно, то я с самого начала знала, что этот флешбэк будет, потому что одной только ситуации с мамой по моему мнению было мало, чтобы оправдать неверие Ньюта в соулмейтов. Нужно было что-нибудь тяжелое. Чугунное. Получилось это. Упс.
Если кому-то интересно, момент, когда Ньют бежал домой, и все дальнейшее, писалось под Troye Sivan - The Fault In Our Stars. Са-а-а-мый конец - под Nils Bech – O Helga Natt.
P.S. С наступающим Рождеством, дорогие :з
========== Глава 12. О том, почему важно ценить настоящее ==========
Ньют протяжно зевнул и с измученным «Я не могу больше!» откинулся назад, больно ударившись позвоночником о некстати оказавшийся рядом ящик. Сдержав все готовые выплеснуться ругательства, он потер ушибленное место и протянул Минхо руку в требовательном жесте, сжимая и разжимая раскрасневшуюся и покрывшуюся мозолями ладонь — требовал очередной стаканчик с водой, которую, получив, не выпил, а бесцеремонно выплеснул на липкую от пота шевелюру. Минхо, сидящий напротив, не без усилий крутанул гаечным ключом, фиксируя деталь, и вздохнул, отбрасывая инструмент в сторону.
— Кажется, закругляться пора, чувак. Уже поздно, — для пущей убедительности он показал Ньюту экран телефона, на котором отчетливо высвечивалось «10:48 PM» и по меньшей мере шесть пропущенных от Терезы. Блондин вяло, будто превозмогая сильнейшую боль в шее, кивнул. Руки у него сползли на пыльный пол и напоминали две переварившиеся макаронины, мягкие и бесформенные, а ноги, вытянувшись и упершись пятками в колесо ремонтируемого мотоцикла, отказывались повиноваться и снова сгибаться в коленях.
— Да, наверное пора, — голос Ньюта перебивал раздающееся изо всех углов стрекотание сверчков, чем-то пугающее и пускающее чужеродный холод по венам.