Царь велел тебя повесить

– К чему эта патетика? – Я начала злиться. – Он же просто мальчишка. Скажите хотя бы, что он такого натворил?

– Многочисленные жалобы от администрации общежития, – обронил декан, отламывая зефирные розы с пирожного и кроша их на тарелку. – Неустойчивые взгляды. Грязные истории. Наркотики. Ваш племянник уже отчислен и не будет принят назад. По крайней мере, я все для этого сделаю.

Костас

В бабкиной квартире была детская с высоким окном, а внизу, в сарае, стоял велосипед, смазанный, со скрипучим седлом; мне обещали подарить его, как только дорасту до взрослой рамы, и за это я многое готов был терпеть. Зато няне через неделю пришлось искать другую работу – они с Йоле не поладили. Не помню, с чего там началось, кажется с песенки, которую няня пела мне на ночь, приходя в детскую из своего чулана, где помещалась только раскладушка.

У богатых деток елка.
Что за сладости, игрушки!
А у нас с тобой, Николка,
Лишь мороз один в избушке.

Когда я уехал в Тарту и поступил в университет, Йоле присылала мне деньги в конвертах с неизменной припиской, где указывалась сумма потраченного на меня к этому дню капитала. Я видел, как рос этот чудовищный счет, и внутри меня что-то дрожало, будто вольфрамовая нить. Я боялся, что однажды зайду к бабушке в спальню, возьму бронзовую лампу с медведем и разобью ей голову. Однако, возвращаясь домой, я первым делом бежал к ней здороваться и долго еще сидел на жестком креслице, выслушивая ее обиды на мать, на покойного мужа, на продавцов в обувном магазине, на весь белый свет. Любовь к ней уживалась во мне со стыдом и жалостью, а это чертовски крепкая смесь, цемент на яичных желтках.

Любовь к тетке имела вкус внезапной свободы и pastéis de Belém. Однажды тетка прислала их с оказией в шляпной коробке, мы с Лютасом поделили добычу пополам на заднем дворе, усевшись с ногами на скамейке, и быстро уплели черствые корзиночки, запивая водой из колонки.

Сегодня так тихо, что слышно, как мать ругает мальчишку во дворе за живой изгородью. Это мой давешний яблочный приятель, он огрызается еле слышно, но я разбираю каждое слово. Хорошо бы он выбрался погулять и швырнул мне еще пару зеленых яблочек. В чулане на руа Ремедиош яблоки лежали на пожелтевшей O Século, я обнаружил их в тот день, когда поминали тетку: искал приличную выпивку, а нашел груду ранеток. Это было в четыре часа, еще до прихода нотариуса.

Когда спустя несколько часов, после оглашения завещания, сестра сказала мне, что ждет ребенка и хочет остаться в доме, пока не вернется ее жених, признаюсь тебе, я испугался и рявкнул что-то вроде: А где ты раньше была? Сестра стояла передо мной молча, опустив лицо. Черное креповое платье было ей узковато. Траурные цикады перестали хрустеть печеньем и уставились на меня с отвращением. Говорю же, я испугался. Я подумал, что Агне застрянет в моем только что обретенном доме, родит свое никому не нужное дитя, передумает выходить замуж и повиснет у меня на шее. Тетка писала мне о своем разладе с дочерью, там было что-то смутное, непохожее на семейную ссору. Еще тетка писала мне, что стрелки стали крутиться вдвое быстрее, и торопила меня с приездом, и если кого-то здесь можно было спросить: Где ты был? – так это меня самого. Агне отступила на шаг и посмотрела на меня снизу вверх.

– Ты не пустишь меня? Но мне же некуда ехать, пока не начнется новый контракт в миссии.

– На пару дней можешь остаться.

– Ну спасибо, братец. – Она повернулась и пошла прочь, необычно прямая, пышная и мрачная, как черный гладиолус.

Завещание застало меня врасплох, да и нотариуса тоже: он сказал, что Зое приняла это решение за два дня до смерти, она не хотела ждать ни минуты, и ему пришлось ехать в Альфаму из загородного дома, пробиваясь через воскресные пробки.

Когда тетка приезжала в Литву в последний раз, я с ней почти не разговаривал; когда она звала меня, я не приехал. Я был зол на нее как черт. Я не мог поверить, что был влюблен в эту хворую старуху, целовал ее ноги и запирался в ванной, чтобы понюхать ее махровый халат. Как она могла так со мной поступить, думал я, в таком виде ей следовало остаться дома и не показываться мне на глаза. Одним словом, будь я на месте Зое, оставил бы такому племяннику два сентаво, плетку и мышеловку с дохлой крысой.

* * *

Не прошло и трех дней после моей вылазки в галерею, как в газетах появились заметки о преступлении на приморском курорте. Там даже интервью с хозяином было: старый хрен сообщил публике, что вор оказался знатоком и вынес самые ценные вещи несмотря на то, что сигнализация сработала, а на первом этаже сидел охранник. Список похищенного он намерен предоставить страховой компании, сказал этот наглый лжец, но деньги не заменят ему собранных за многие годы раритетов. Многие были выставлены не для продажи, а просто как часть ценнейшей коллекции!