Царь велел тебя повесить

Вот, Хани, какой я ловкий грабитель – вынес целый мешок с антиквариатом, не обращая внимания на вой полицейской сирены, а внизу меня ждали сообщники на белых конях. Правду говорил Лилиенталь: человек хорошо делает то, что он считает нужным, главное – научиться считать.

Сегодня ночью я несколько раз стучал в стенку, надеясь вызвать соседа на разговор, – меня преследует ощущение, что в тихой камере слева тоже кто-то сидит. Сначала я стучал осторожно, потом пару раз треснул по стене железным табуретом. Просто удивительно, что никто не примчался, похоже, охрана сидит в своей комнате с ящиком пива и телевизором, где с утра до вечера показывают тренера Карлуша Кейруша. Или перед другим телевизором, где показывают меня. Да нет, это все παράνοια, красный глазок остался от более важной птицы, прозябавшей в этой клетке. Лютас говорил, что такое устройство может работать годами: если его не обесточить, так и будет мигать, пока здание не рухнет от старости или не сгорит.

Дней через пять после Лютасова отъезда я решил опробовать его камеры, просто из любопытства, и оставил их включенными на целый день. Когда я вернулся из города, включил компьютер и прокрутил запись, то увидел Байшу с пылесосом, Байшу, поливающую фикус, и, наконец, Байшу, целующую пистолеты. Она снимала их один за другим, заглядывала в дуло, прикладывала к губам и вешала на место. Я прямо оторопел, когда это увидел. Так вот у кого ключи от оружейного шкафа! Услышав мои шаги в передней, служанка спокойно повесила дерринджер на крючок, закрыла дверцу, сунула ключ в карман и отправилась на кухню. Погоди-ка, Хани. Я сейчас писал это и всю дорогу пытался поймать ускользающую мысль. Камеры. Пистолеты. Додо. Дерринджер. Нет, не могу.

* * *

О чем я думаю? Откуда взялась Додо, вот о чем.

Есть такие сумчатые зверьки, которые едят что попало, у них два влагалища – и две жизни, надо полагать. Их называют энеевы крысы и используют в саперном деле. Хозяин Додо пристроил крысу в мою спальню, чтобы та занесла в зубах подушку, набитую нитроглицерином. Этого хозяина я так ни разу и не видел. Зато подельника видел дважды: двадцать второго января и второго февраля, в кафе «Аш Фарпаш», заставленном шахматными столиками. Во второй раз я заказал там кашасу, и она оказалась сущей отравой.

– Ласло тебе не враг, – сказал метис, повесив на стул свою куртку с тысячью молний. – Если бы не осечка с чистильщиком, он взял бы немного денег и отпустил тебя на свободу. Уж я-то в людях разбираюсь, у меня весь череп в шишках. Хочешь потрогать?

– Нет, спасибо.

– Человек, который тебя выручил, уже не хочет твой дом, потому что у тебя его нет. Ясное дело, можно купить нотариуса и потерять старухины условия, но это будет стоить половину дома. Да прибавь еще налоги на дарение, останется медная мелочь.

– Старухины? Следи за своим языком.

– Следи за моими губами, ниньо. Принесешь драгоценности. Про цитрины мы тоже знаем, как видишь. Ферро хочет эти цитрины. Он спишет твой долг за услугу, вернет пистолет, и ты будешь должен только мне, за посредничество.

– Еще и тебе должен. Может, тебе фунт моего мяса отрезать?

– Шутишь? Ты же сам давал женщине померить колье. Вот его и принесешь. Не забывай, что Ферро держит тебя между большим и указательным пальцами, будто садового жучка.

Я залпом выпил остаток кашасы. Все-таки в метисах есть что-то ломкое и умилительное, я их полюбил, еще когда читал Амаду, лет в четырнадцать, в «Иностранке». Мы могли бы стать приятелями, я рассказал бы ему про книжную Баию моего детства. Но какая там дружба, droga!

В тот день я был уверен, что попал в переделку. Когда попадаешь в переделку, начинаешь замечать нехватку слов, жестов и возможностей, которыми все вокруг было усыпано – вот только что! – будто тополиным пухом в июньском городе. Стены вокруг тебя сдвигаются с той же скоростью, с какой сгущаются твои обстоятельства, и вот уже никто не зовет тебя на стакан чего угодно, да и ты никого не зовешь, как будто боишься передать заразу.

– Цитринов у меня больше нет, – твердо сказал я. – Но есть другая вещь, очень дорогая, музейная. Я сам продам ее антиквару и отдам все, что выручу. Вещь чистая, не в розыске, досталась по наследству. Дай мне неделю, чтобы это устроить.

– Советую тебе выручить не меньше тридцати кусков. Столько теперь стоит твой пистолет. Удачи тебе в делах. – Посланник допил свое пиво и ушел, высоко держа кудрявую голову.