Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Подбежал к шкафу, взял прошлогодний номер карамзинского журналишки, прочитал: «Сверх того, в “Вестнике” будут и русские сочинения в стихах и прозе, но издатель желает, чтобы они могли без стыда для нашей литературы мешаться с произведениями иностранных авторов».

– Каково?!

Спазма сжала горло адмиралу. За русскую литературу стыдно этому охотнику проливать потоками слезы, воздыхать над каждым цветочком.

Как можно разлюбить, что нам казалось мило,
Кем мы дышали здесь, кем наше сердце жило?
Однажды чувства истощив,
Где новых взять для новой страсти?

Вот он весь Карамзин! Пустые словеса. Да возможно ли сие равнять с Державиным?

…Как сквозь жилки голубые
Льется розовая кровь,
На ланитах огневые
Ямки врезала любовь?
Как их бровки соболины,
Полный искр соколий взгляд.

Но вот ведь парадокс. Не кто другой – Державин приветствовал первые хилые сочинения нынешнего кумира:

Пой, Карамзин! – И в прозе
Глас слышен соловьин.

Так-то! А Карамзинская орда? Разве способна ценить величие других? Ищут любого повода, дабы явить свое искусное злоречье.

Александр Семенович опахнул себя попавшимся под руку веером. Взял перо.

«Древний Славянский язык, повелитель многих народов, есть корень и начало Российского языка, который сам собою всегда изобилен был и богат, но еще более процвел и обогатился красотами, заимствованными от сродного ему Эллинского языка, на коем витийствовали гремящие Гомеры, Пиндары, Демосфены, а потом Златоусты, Дамаскины и многие другие христианские проповедники… – И припечатал всех отечественных парижан: – Кто бы подумал, что мы, оставя сие многими веками утвержденное основание языка своего, начали вновь созидать оный на скудном основании французского языка?»

Званка

Плыть по лону вод исконно русской реки – наслаждение уму и сердцу. Александр Семенович Шишков, хоть и досадовал на медлительное хода, но в то же самое время благословлял неспешное сие путешествие. И даже находил отрадное преимущество речного судоходства перед морским. Море – очарованная пустыня, у реки – берега. Зелеными клубами дубовые рощи, чудо березняков, золото сосен. Всё родное, и река родная. У рек облик народа, живущего по ее берегам. Вон какие дали-то! Богатырские. Окунись сердцем в сии дали, очами же в могучий поток – и ты сам частица сокровенной тайны Русской земли. Волхов. Волх, волхование.

Отправляясь в путешествие, Александр Семенович изучал карту.

Исток Волхова в озере Ильмень, впадает в Ладогу. А каковы притоки! Оскуя, Пчевжа, Кересть, Тигода! Вот оно, волхование, но о чем? Чей загад? В какие времена сбудется прореченное.

Александр Семенович сидел на корме. Запах чистой, должно быть, напоенной серебром воды пьянил непонятной, невесть о чем – грёзой. Теплые волны воздуха, пахнущего медвяным сеном, накатывали с покосов одна за другой. В груди было молодо. И на тебе – обольщенье!

Отгородясь от берега густыми ветлами, Паранька ли, Манька, а статью да живым мрамором – Венера – отжимала золотой сноп волос, должно быть, не токмо пят, но песка касавшихся. Красавица обмерла, увидевши перед собой ладью. Дивное мгновенье явившейся очам девичьей тайны, и – пассаж! Укрыла наготу власами.

– О, где же ты, Сандро Боттичелли! – воскликнул Александр Семенович и улыбался до самой Званки, думая о Державине: – Есть чего ради быть поселянином!

Званка открылась вдруг, поразив нежданностью. На ласково зеленом холме ослепляющий белизной храм с колоннами гордого бельведера. Столь же безупречная мраморная лестница прямо от воды. Посредине лестницы фонтан, извергающий алмазные струи. И всё это среди волшебного сада!

Царство Муз!

Едва Александр Семенович ступил на лестницу, грянул пушечный залп, и пока он шел по лестнице вверх, пушки палили. Аховый грохот новых залпов сливался с эхом. И небеса дрожали! Слава богу, не страшно, скорее, с бесшабашной радостью.

Пушки палили, но людей не было. Александр Семенович, дивясь затейливости Гаврилы Романовича, вступил на площадку перед фонтаном, выложенную мозаикой: Аполлон со всеми его Музами. Грохот пушек смолк, заиграл пастушеский рожок, и к поэту-адмиралу вышли ботичеллевские грации – недаром на ум пришли, – в прозрачном газе, держа над собою венок из полевых цветов и роз, а с грациями – Весна – несравненная Дарья Алексеевна, хозяйка Званки.

Грации увенчали адмирала венком, ваяли за руки, повели на лужок, и он очутился посреди хоровода, поющего русское, вечно молодое, призывно игривое:

Куманечек, побывай у меня.
Душа-радость, побывай у меня,
Побывай-бывай-бывай у меня.
Душа-радость, побывай у меня!