Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Хоровод плыл кругом, да всё быстрее, роговая музыка заливалась пуще, жарче! И – тишина. Хоровод растекся, и перед Александром Семеновичем, раскрыв объятья, стоял Державин.

– Экий ты Пан! – восхитился Шишков.

– Здравствуй, драгоценный наш воитель во славу русского слова! Здравствуй!

Сенатор обнял адмирала, и они пошли в беломраморный храм, оказавшийся уютным домом, за столы дубовые.

Скатерть-самобранка в серебре и хрустале, кушанья все русские, настоечки свойские, разве что шампанское из Шампани.

– Какое мистическое, какое вдохновенное место избрали вы, Гаврила Романович, для жизни, а стало быть, и служения русскому слову!

– За встречу! – поднял чашу Державин.

– За Волхов! – добавил растроганный встречей Шишков.

– Река полноводная, рыбная, что ни поворот – красота и восторг! – добродушно согласился Гавриил Романович.

– Мне чудится, Волхов назван Волховом в честь князя Всеслава Полоцкого.

– Оборотня?

– Да почему же оборотня? Грозного князя, воевавшего аж саму Индию. Оборачивался князь птицей и зверем ради военных хитростей: ясным соколом, серым волком, гнедым туром – золотые рога. Мне прислали из Москвы списки с дивных сказаний, возможно, Баяновых. Ключарев – молодец, директор московской почты, собирается издать сей сборник. Я запомнил несколько строк о младенчестве Волха Всеславьевича:

«А и гой еси, сударыня матушка,
Молода Марфа Всеславьевна!
А не пеленай во пелену червчатую,
А не поясай в поесья шелковыя, —
Пеленай меня, матушка,
В крепки латы булатныя,
А на буйну голову клади злат шелом,
По праву руку – палицу,
А и тяжку палицу свинцовую,
А весом та палица в триста пуд».

Сие сказано новорожденным, когда ему исполнилось… полтора часа!

Дарья Алексеевна рассмеялась. Александр Семенович, поднявши брови вопросительно, увидел на лице хозяйки радостное изумление – хохотнул, довольный, и повернулся всем корпусом к Гавриле Романовичу:

– Но ведь сколь сие выразительно! Сколь мощно! Куда нам до Баяновых времен! Особливо всем этим карамзиным, новоиспеченным жуковским. Их поэзия – перелицованное платье с немецкого, с английского, более всего – с французского плеча. Искатели вздохов и слез дурочек-барышень. По мне всё их европейское умничанье сродни куплетам Сандунова:

Чернобровы, белокуры,
Не откажут ни одна:
Денег не клюют лишь куры,
А любовь до них жадна.

– Уж очень вы строги, Александр Семенович! – Дарья Алексеевна засмеялась еще веселее. – Я не поклонница Карамзина, и все же, полагаю, он очень талантлив. Ума пусть насмешливого, но, слава Господу, не злого. Помните его «Илью Муромца»?

– Тут красавица приметила,
Что одежда полотняная
Не темница для красот её,
Что любезный рыцарь-юноша
Догадаться мог легохонько,
Где под нею что таилося…

Державин подхватил:

– Так седой туман, волнуяся
Над долиною зеленою,
Не совсем скрывает холмики,
Посреди её цветущие;
Глаз внимательного странника
Сквозь волнение туманное
Видит их вершинки круглые…

– Ну, так это же и есть Сандунов! Сандунов Николай Николаевич, перевитый шелковой лентою из магазина мадам Обер-Шальме.

– Литература литературой, но, любезный Александр Семенович, мы, однако, ждем от вас новостей! – перевела разговор на светское Дарья Алексеевна.

– Какие ж в Петербурге новости?! Ездят в оперу, кто в городе остался, а в опере – всё тот же Сандунов, хоть сочинители другие:

Замужни и вдовицы —
Все на один покрой:
И муж глаза закрой!

Сие сочинение господина профессора Мерзлякова. Ему в пику Бородулин романс произвел, а может, и не в пику, но позавидовав, – пошлость сию поют даже в трактирах:

– Все женщины – метресы,
Престрашные тигресы.
На них мы тигры сами
С предлинными усами.

Нет новостей. Дарья Алексеевна! Одни на водах за границей, другие на липецких водах. Доктор Альбини приставлен к сим отечественным струям главным врачом, а ведь он лейб-медик государя. Вот все и ринулись в Липецк: Нарышкины, Щербатовы, Голицыны. Директором вод назначен Иван Новосильцев, брат статс-секретаря Николая Новосильцева.

– Александр Семенович! Неужто ничего веселого не происходит на белом свете?! – взмолилась Дарья Алексеевна.

– Веселого? Как же, как же! Тут одно дельце недавно заминали. Сынок симбирского помещика, офицер, разумеется, наделал долгов и продал имение отца, вместе с… отцом! Записал его как бургомистра!