Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Свет для таких, как я, побочных детишек, завуалированное шутовство. Поэт среди князей и княжен – забавная игрушка. Но я вижу, мне из Мишенского не дотянуться до светочей разума. Книги без профессоров, без среды посвященных – не имеют ни вкуса, ни аромата, ни цвета. Я даю себе три года на завершение образования. Год на Парижскую Сорбонну, год на Геттингенский университет и год на путешествия: Италия, Англия, Испания… Швейцария…

– А Вена? – улыбнулся Карамзин.

– Вена! Да ведь и славянские страны! И Скандинавия!..

– Манит, манит свет Европы жаждущих знаний русаков! Даже если в Европе Наполеон… Друг мой, прекрасные, здравые планы! – Карамзин пожал руку Василию Андреевичу. – А для меня Европа… погасла. Для меня разверзается во всей своей необъятности – судьба России… Год тому назад мы как-то заговорили с тобой о Пугачеве, об Иване VI, Петре III… Хочу почитать тебе самое свежее, то, что вчера писал…

Но их позвали. Приехал Василий Львович Пушкин.

– Ко мне теперь редко наведываются, – улыбнулся Карамзин. – Стихами не бряцаю, не до статеек… А разговоры мои о России для большинства – скука смертная.

Василий Львович был в удивительном однобортном фраке, волосы прилизаны, блестят жирно, благоухают.

– Вот он сам Париж! – Николай Михайлович обнял расцветшего от комплимента Пушкина.

В прошлом году знаменитый московский модник посетил Берлин, Париж, Лондон. Письма Пушкина к Карамзину печатались в «Вестнике Европы». Толковые письма. Василий Львович слушал лекции аббата Сикара, обучавшего грамоте глухонемых, свел знакомство с поэтами Дюсисом, Виже, Мерсье, посетил знаменитую графиню Жанлис, чьими романами зачитывалась Россия, успел стать своим в салоне Жанны Рекамье. В музее Наполеона восхищался «Венерой Медицис», в Сен-Клу «Федрой» придворного художника барона Гереня. Был на приеме Жозефины Багарне и на аудиенции ее супруга Первого консула Франции.

«Физиономия его приятна, – написал наш путешественник о Наполеоне, – глаза полны огня и ума; он говорит складно и вежлив».

– Василий Львович, а Бонапарт перестал быть вежливым, – припомнил Пушкину сей опус Карамзин. – По крайней мере, с Россией.

– Наполеон – генерал! Он просто заскучал без войны!

– Ах, не веселитесь! Великие люди малыми войнами не довольствуются! – Историк не скрывал озабоченности. – Наполеону подавай славу Александра Македонского.

– Значит, ему нужна Индия!

– Боюсь, прежде всего он будет искать славы в победах над сильнейшими противниками, кои близко.

Сели обедать. К обеду вышла Екатерина Андреевна.

Николай Михайлович представил супруге Жуковского. Пушкин на правах старого знакомого позволил себе приятельски восхититься Екатериной Андреевной.

– Ваши домашние наряды – праздник. Ах, мне бы подобное бесподобное искусство!

– Секрет простой. Я доверяю своим дворовым портнихам. – И Екатерина Андреевна потянула ноздрями воздух. – Василий Львович, я теперь понимаю, почему в Москве только и говорят, что о вашей голове. Это же бальзам владык Востока!

– Самый что ни на есть парижский, но редчайший. – Пушкин наклонил голову в сторону Екатерины Андреевны. – Тайна сего бальзама не токмо в аромате. Поверите ли, – как намажусь, так в голове – стихи! Перо само летит по бумаге… Я заказал еще три флакона и обязательно поделюсь с Николаем Михайловичем.

Карамзин всплеснул руками.

– Я уже не сочиняю стихов! Вот разве Василий Андреевич! Он у нас сама поэзия.

– Жуковский, Москва почитает вас своим, а вы, ко всеобщему огорчению, – отшельничаете. – Екатерина Андреевна подала гостю соус. – У Василия Львовича бальзам, а у меня – соус… Вам бы для театра написать. Какое диво – Сандунова, Мочалов, Волков, Баранчеева. Их таланта хватает спасать от провалов фальшивые ничтожные трагедии, комедии. Но чтобы творить божественно, нужна божественная драматургия.

– В Париже я был на спектаклях Жорж! – Пушкин даже немножко подскочил на стуле. – Три грации – в одной. Если бы не Бонапарт, то Франция жила бы в эпоху Жорж. Она прекрасна, но более того, она сама гармония. Париж расколот на два лагеря. Одни поклоняются Дюшенуа, другие Жорж… Консул на стороне Жорж, и я его понимаю. Дюшенуа великая актриса, но она дурнушка! Вы, Василий Андреевич, были в Париже?

– Собираюсь…

– В Париже быть надобно каждому русскому! И – знаете, почему? Да чтобы парижане доподлинно понимали, сколь они необходимы Вселенной. Мы, русские, жить не умеем. Но зато как восхищаемся!

Василий Львович изрек сию тираду, и было видно, сколь он доволен собою. Воскликнул:

– Жуковский! Я покорен вашей мудростью в столь младые лета. Вы не в столицы ринулись шаркать по прихожим. Вы избрали благословенную жизнь поселянина, и, попомните мое вещание, жизнь сия отблагодарит вас твореньями духа высочайшего! Вы станете примером для юношества.

Пушкин расточал похвалы Василию Андреевичу не совсем бескорыстно, ему не терпелось прочитать свое новое сочинение «Сельский житель». И прочитал: