Царство. 1958–1960

— Садись ко мне скорей! Давайте, друзья, выпьем за именинницу, за мою драгоценную Анюту, за мою любовь! — обняв ненаглядную, проговорил Иван Александрович. — Она мне подарила новую жизнь, и я этому безумно рад!

Гости встали и стали пить за Аню. В конце стола сидел высокий мужчина, одетый с иголочки, с умным проницательным взглядом. Он тоже поднял бокал шампанского и тоже широко улыбнулся.

— Вон тот, в конце, — показал на него глазами Иван Александрович. — Олег Пеньковский, он нам подарки для Зоеньки возит. Маршал Варенцов его порекомендовал, он был у маршала адъютантом.

— С виду приятный человек.

— Да, очень приятный! Пойдём-ка со мной, пока все закусывают, я должен тебе подарок сделать, при всех не хочу! — Серов увлёк жену в соседнюю комнату, предусмотрительно прикрыв за собой дверь. — Закрывай глаза!

Аня закрыла. Муж вложил ей в руку коробочку.

— Открывай!

В коробочке, на тёмном бархате, сияла пятиконечная звезда, усыпанная бриллиантами.

— Какая красота!

— Эта брошь когда-то принадлежала жене Пушкина. Носи на здоровье!

22 июля, пятница. Москва, Кремль, кабинет Хрущёва

На коллегию МИД приехал советский посол в Китае Червоненко. Первым делом он вместе с Громыко прибыл в Кремль, на доклад к Никите Сергеевичу. У Хрущёва сидели Микоян и Козлов.

— Настораживают участившиеся конфликты на советско-китайской границе? — уставился на посла Первый.

— Щупают нас, проверяют на прочность. Ясно, что подобные вылазки задуманы китайским руководством. Без команды Председателя Мао в Китае ничего не происходит, но позвольте мне выполнить его просьбу.

— Какую ещё просьбу?

— Товарищ Мао Цзэдун просил передать вам, Никита Сергеевич, свои заверения в бесконечной дружбе и преданности. Напутствуя меня, он дословно сказал: «Пусть дружба между Китаем и Советским Союзом расцветёт как сто цветов!».

— Вот двуличная бестия! — не удержался от восклицания Хрущёв.

— А ты от него другого ждал? — оживился Микоян.

— Ничего я не ждал, я с ним дружить хотел и против империализма идти. А он вздумал себе земной шар заграбастать!

— В отношении к русским у китайцев появилась не только враждебность, но и агрессия, — излагал посол. — Семьи дипломатов боятся выходить на улицу, даже женщину могут сильно толкнуть, плюнуть, обругать. В стране голод, за хлеб человек готов на любое преступление. Китайцы вымотаны до предела, им необходимо на ком-то вымещать злобу. В такой обстановке подначивать хорошо получается.

— Мао торгует продовольствием в ущерб собственному народу! — дополнил посла Микоян.

— Если Мао не щадит собственный народ, что ему мы? Мы однозначно враги! — высказался Громыко.

— Внутренняя обстановка очень тяжёлая, кругом рыскают карательные отряды. В провинциях голод такой, что люди пухнут и мрут. Главной задачей низовых партработников в деревне стала борьба с попытками крестьян утаивать свой собственный урожай. Пойманных публично секут, некоторых заживо закапывают или вешают. За воровство крестьянам стали отрезать носы. В одной деревне ребёнку отрезали четыре пальца на руке за то, что он съел ложку риса, а двух других за попытку украсть немного еды, пропустив через уши проволоку, подвесили на заборе. Хлеб — это золото, а золото — обороноспособность, — так считает Мао Цзэдун. Он один распоряжается и хлебом, и деньгами, и жизнями миллионов людей, — докладывал посол.

— Ты, Степан, чересчур суровую картину рисуешь! — качал головой Громыко.

— Пусть доскажет! — оборвал его Первый.

— Сейчас китайцы проводят гигантские компании по дезинфекции, убивают крыс, мышей, тараканов, даже собак и кошек, считая их разносчиками заразы, — продолжал Червоненко. — Воробьёв истебили, бегали гоняли их, что птицы падали замертво, не имея возможность сесть, передохнуть. А люди из-за недоеданий и палочной дисциплины остервененли!

— Что же он делает! — возмутился Микоян.

— «При всей красоте лотосу нужны зеленые лисья, чтобы оттенять его прелесть!» — так бы ответил вам Мао Цзэдун. — Прелесть и силу великого Китая он хочет демонстрировать миру.

— Похоже, с китайскими долгами можно попрощаться, — сделал вывод Анастас Иванович. — Дня того и обостряются приграничные конфликты, чтобы не платить.

— Когда я у него в прошлом году был, он пообещал долги гасить, но на следующий день стал денег просить. Я говорю: «А долги?» «Долги отдам, — кивает, — но мне денежек не хватает!» Ссы в глаза — божья роса! — топнул ногой Хрущёв. — А когда я в новых займах отказал, накинулся на меня за Сталина, сказал, что историю нельзя переиначить, что в поступках Сталина было больше хорошего, чем плохого, что на тот момент без железных мер большевикам было не обойтись, заявил, что Сталин законный продолжатель дела Ленина, дела социализма! Я ему опять про долги: «Россия, говорю, не дойная корова! Ваш любимый Сталин не дарил, а в долг давал! Если, говорю, вам так нравится Сталин, так заберите его себе!».

— Чжоу Эньлай постоянно просит отсрочку и тоже заверяет в дружбе и преданности, — вставил Громыко.

— Оно и видно, то тут, то там провокация!

— Попахивает гнусно! — подал голос Козлов.