Царство. 1958–1960

Портрет княгини разместили в столовой, чтобы на картину падал свет из окна и все, кто бывал в доме, могли ей любоваться. Следующим подарком стал персидский ковёр, шёлковый, переливчатый — глаз не оторвать какой ковёр! А сегодня Ян протянул Лёле кожаную коробочку. В коробочке лежало кольцо с непомерно большим бриллиантом.

— Это мне? — обомлела Лёля.

— Тебе!

— Ты не думаешь, что это перебор?

— Сегодня ровно три месяца со дня нашего знакомства, это мой юбилейный подарок Надень!

Кольцо оказалось в самый раз, в солнечном свете бриллиант искромётно сверкал.

— Я не могу принять такой подарок, это невозможно! — запротестовала девушка.

— Бери, мне будет приятно!

— Где ты его взял?

— Наследство, — легко объяснил Ян.

Лёля с восторгом смотрела на сверкающий камень:

— Потом будешь жалеть!

— Никогда ни о чём не жалею! — смеялся Ян.

— Врёшь ты всё!

— Правда, правда!

— Неужели это бриллиант? — любовалась камнем Лёля.

— Да.

— Такой огромный! Ты сможешь забрать его в любое время, всегда! — очень серьёзно пообещала девушка.

Ян отрицательно качал головой:

— Он твой!

— Я говорю, чтоб ты знал! Ладно?

— Ладно! — отозвался по уши влюблённый парень и положил руку на руку, носившую теперь ослепительное кольцо.

— Не твоя ли родственница княгиня Барятинская? А ну, отвечай?! — накинулась на него Лёля.

— Моя! — не задумываясь выдал Ян. — Всё, Лёля, кончай допросы! Пошли на реку, я от жары умираю!

Но Лёля так и стояла напротив него и безотрывно смотрела на сверкающий камень, такой драгоценный подарок не давал ей покоя.

— Ты точно подумал? — она выставила перед молодым человеком руку с бриллиантом.

— Сколько можно брюзжать? — Ян сделал обиженное лицо.

— Давай и я тебе что-нибудь подарю?

— Что? — оживился он.

— Не знаю! — растерялась Лёля, она никак не могла сообразить, что больше понравится её приятелю — модный галстук? Костяной мундштук для сигареты? Велюровая кепка или крокодиловая папка для бумаг?

— Лучше меня поцелуй! — подсказал щедрый наследник княжеского рода.

Лёля с хохотом чмокнула его в нос.

За это недолгое время они стали неразлучными друзьями — ни дня не обходились друг без друга, но настоящей близости между ними не наступило: она не бросалась ему на шею, и он не проявлял настойчивости, хотя каждому было ясно, что они как магнитом притягиваются друг к другу.

По желанию Яна на даче стали готовить разные кулинарные вкусности: варили затейливые супы, например, рыбный суп буйабес, или помидорный гаспачо, или протёртые супы-кремы из тыквы, или из огурца, или свёклы. Пробовали делать итальянские блюда: всяческие брускетгы, пасты с разными наполнителями, равиоли. Ян добыл машинку для раскатывания макарон, навёз всяческих приправ, сыров, был тут и знаменитый пармезан, и даже чёрный трюфель. Но скоро от заграничных изысков решили отказаться: блюда получались неважные — продуктов итальянского качества в Москве не находилось, а повара из престижного ресторана «Прага», откуда их везли на Николину гору, не очень-то соображали в технологии иноземных блюд. Ян решил сконцентрироваться на традиционной русско-украинской и грузинской кухне. Украинское и русское меню назубок знал шеф из гостиницы «Советская», а грузинскую кухню с закрытыми глазами выдавал повар из знаменитого «Арагви». Грузинская кухня шла на ура: хачапури, пхали, сациви, солянки, салаты, бодрящие лимонады, подобные тбилисским «Водам Лагидзе». Из «Арагви» на Николину гору прибыл целый отряд кулинарных дел мастеров, но семидесятилетний Вазген ходил не в настроении.

— Ты что такой хмурый?

— Не спрашивайте, Ян Тимофеевич, такое у нас горе! Василия Иосифовича снова в тюрьму упекли! Представляете, сына Сталина? — горестно выговорил Вазген. — И ведь человек-то Василий Иосифович честнейший, мухи не обидел, всем помогал! — сокрушался повар. — Разве заслужил он такое? Семь лет его в тюрьме продержали и вот опять! Не заслужил генерал, не заслужил! А отец его, товарищ Сталин, разве этих измывательств достоин? Да что там! — махнул рукой грузин. — Мы с женой, как про Василия Иосифовича узнали, навзрыд плакали. Близкие к Кремлю люди говорят, что теперь никогда ему из тюрьмы не выбраться! А вы спрашиваете, что я хмурый!

— Ты, брат, расслабься, отвлекись! Я понимаю, что со Сталиным дело дрянь, но мы с тобой чем помочь можем? Ничем! А вот давление тебя ещё как жахнуть может! — назидательно проговорил Ян. — Лучше иди вина выпей. От твоих терзаний Василия на свободу не выпустят!

— Уж точно!

— Ты давай, за здоровьем следи. Я когда перенервничаю, мне врачи рюмку пить советуют.

— Начну пить, сопьюсь, — запротестовал грузин. — Лучше я вам с вашей девушкой что-нибудь грандиозное сготовлю. Когда готовлю, я отвлекаюсь.

— Вот и сготовь, а то ходит чернее ночи! Ты сюда в таком настроении не приезжай!

— Не буду, Ян Тимофеевич, не ругайтесь!

— Ты нас радуй!

— Порадую, не сомневайтесь!

— Деньги возьми, на рынок съезди, рынок тоже печаль развеет.

— Поеду, правильно!

Ян протянул повару деньги.

— Бери, а то ничего не купишь!

— Да меня на Центральном каждая собака знает! — обиделся Вазген.

— Они что, тебе бесплатно дают? Платить-то всё равно надо!